В 1920-х Булгаков часто играл в казино, которое размещалось в этом здании. Здесь же происходил сеанс чёрной магии с разоблачением из романа «Мастер и Маргарита»:
«Выход мага с его длинным помощником и котом, вступившим на сцену на задних лапах, очень понравился публике.
– Кресло мне, – негромко приказал Воланд, и в ту же секунду, неизвестно как и откуда, на сцене появилось кресло, в которое и сел маг. – Скажи мне, любезный Фагот, – осведомился Воланд у клетчатого гаера, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме «Коровьев», – как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?
Маг поглядел на затихшую, пораженную появлением кресла из воздуха публику.
– Точно так, мессир, – негромко ответил Фагот-Коровьев.
– Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, я говорю, как и сам город, впрочем…»
Всем известно, как закончился сеанс чёрной магии в варьете. Впрочем, Владимир Лёвшин (Манасевич) настаивает, что никакого варьете здесь не было:
«Как старый московский театрал могу вас заверить, что Варьете (во всяком случае, большого и известного) в те, 20-е, годы в Москве не было. Но был Мюзик-холл на Большой Садовой, в доме 18. Его открыли в 1926 году в здании 2-го Госцирка, которое прежде принадлежало цирку Никитиных. Теперь оно перестроено, и там Театр сатиры…»
А между тем, варьете здесь появилось ещё в первые годы прошлого века. На площади Старых Триумфальных ворот, на углу Большой Садовой, располагался дом купца Алексея Гладышева. Поначалу здесь был устроен трактир, а позже ресторан и варьете под впечатляющим названием «Альказар». Вскоре после революции в «доме Гладышева» обосновался Театр Эстрады, затем Театр Сатиры, а там дело дошло и до Театра «Современник». Однако никто так и не прижился, и, видимо, поэтому дом снесли.
А вот что пишет Валентин Катаев в книге «Алмазный мой венец», опубликованной в 1979 году, – это рассказ о посещении казино, располагавшегося в здании Мюзик-холла:
«Денег, конечно, не было. Тогда происходило следующее: синеглазого [Булгакова] и меня отправляли на промысел. Складывали последние копейки. Выходило рубля три. В лучшем случае пять. И с этими новыми, надёжными рублями, пришедшими на смену бумажным миллионам и даже миллиардам военного коммунизма, называвшимися просто «лимонами», мы должны были идти играть в рулетку, с тем чтобы выиграть хотя бы червонец – могучую советскую десятку, которая на мировой бирже котировалась даже выше старого доброго английского фунта стерлингов: блистательный результат недавно проведенной валютной реформы. <…> С бодрыми восклицаниями, скрывавшими неуместную робость, мы вошли в двери казино и стали подниматься по лестнице, покрытой кафешантанной ковровой дорожкой, с медными прутьями. <…> Прежде чем поставить нашу единственную трёшку, мы долго совещались. – Как вы думаете, на что будем ставить? На чёрное или на красное? – озабоченно спросил синеглазый. (Конечно, об игре на номера, о трансверсале и о прочих комбинациях мы и не помышляли. Нас устраивал самый скромный выигрыш: получить за три рубля шесть и скорее бежать к Елисееву за покупками – таков был наш план, основанный на том традиционном предположении, что первая ставка всегда выигрывает.). <…> Мы ставили на чёрное или на красное, на чёт или на нечет и почему-то выигрывали. Быть может, нам помогала нечистая сила, о которой впоследствии синеглазый написал свой знаменитый роман. Не делая второй ставки и схватив свои шесть рублей, мы тут же бежали по вьюжной Тверской к Елисееву…»