Часовой вытянулся:
- Товарищ комбриг. Группа сержанта Соколова согласно боевого
задания захватила банк и двух полицейских. Доложил боец
Геллерман.
- Молодцы, – сказал морозноглазый без всякого выражения и
посмотрел на часы. – На три минуты опережаете график… – Тут он
взглянул на сидевших полицейских и поинтересовался – А это у тебя,
Геллерман, что за тела?
Тот усмехнулся:
- Это, товарищ комбриг, пленные. Фамилии у них чудные: один –
Вохра, а второй и вовсе – Пихал.
- Что и куда? – без выражения спросил Новиков, однако глаза его
чуть потеплели. – Ты бы Моисей вообще соображал, что при женщине
говоришь.
Одной из троих вошедших была девушка, но когда Пихл случайно
встретился с ней глазами, то невольно содрогнулся: у юной красотки,
чем-то похожей на актрис из заграничных фильмов были глаза матерого
убийцы.
А морозноглазый тем временем продолжал:
- Вам сейчас смена из первого бата подскочит, а вы тут не
рассиживайтесь. Сотрудников повязали, двери прикрыли и – вперед!
Вон Вохра с Пихалом проследят, чтобы чужих не было. Последите? –
поинтересовался он у связанных полицейских, вперив в них свои
арктические глаза.
Те судорожно закивали головами, молясь про себя только об одном:
пусть этот морозноглазый советский забудет об их существовании!
Пусть не смотрит на них своими жуткими ледышками!
А Новиков, бросив в микрофон кодовую фразу, махнул рукой:
- Давайте, ребятки! Вперед и с песней! – и совсем не удивился, а
лишь ухмыльнулся, когда балагур Доморацкий забасил «Широка страна
моя родная!»
Рядовой Урмас Рейнсалу, ежась от пронзительного ноябрьского
ветра, стоял на посту у старых казарм. Шинель совсем не спасала от
ледяного дыхания осенней Балтики, и Урмас слегка пританцовывал на
месте.
Где-то далеко раздался резкий хлопок. Рейнсалу прислушался.
Вроде бы, в районе электростанции выстрелил полицейский карабин.
«Очень возможно, – подумал Урмас. – Опять эти голодранцы бунтуют.
Видите ли, война им не нравится. А война с большевиками – святое
дело. Так наш полковой пастор говорил. А полковник говорит, что нам
весь мир поможет…»
В этот момент снова хлопнул выстрел, но теперь уже с другой
стороны. И, кажется, на сей раз – не из карабина. Кажется, это из
пистолета. «Полиция старается, – размышлял Рейнсалу, – а мы… Ни на
фронт, ни здесь…»
В темноте что-то мелькнуло. «Кошка, – догадался Урмас. –
Развелось же этих тварей! Пристрелить бы…» И это была последняя
мысль в его жизни. Что-то ужасно тяжелое ударило его прямо под
обрез козырька форменного кепи, и Рейнсалу упал, выронив
винтовку.