Поэтому ей как-то придется смириться с тем, что она родила Эстебана не для того, чтобы он принадлежал ей, и даже не для того, чтобы он прожил свою жизнь, как хотел. Она родила его для того, чтобы он исполнил свой долг перед страной, в память о своем отце.
Конечно, у Эстебана всегда оставалось право отречения. Тогда он будет жить во Франции или любом месте, котором пожелает, да хоть в России. Престол в этом случае перейдет к каким-то дальним родственникам Массимо Оливера.
Но Амира знала, что никогда в жизни не попросит Эстебана о такой жертве. В отличие от нее Эстебан не знал жизни при дворе. Пять лет он прожил в самом обычном доме в России и дружил с самыми обычными детьми.
И хотя ее сын был не менее интеллигентен и образован, чем она сама, ее сердце знало, что придворная жизнь Эстебану чужда, а значит, для того, чтобы исполнить свой долг, ему придется наступать на себя.
И это тоже ее отчасти угнетало. Но сейчас думать об этом не хотелось. Эстебану было всего тринадцать лет, а здоровье и работоспособность князя не вызывали опасений. Это значит, у нее в запасе есть еще, минимум, лет восемь, которые они могут потратить на то, чтобы радоваться жизни. А когда придет время решать, тогда и они и посмотрят.
Так думала она сейчас. В конце концов, уже достаточно давно она верила в то, что в жизни трудно что-либо планировать на столь длительный срок, ведь всего за какие-то пять минут все может измениться до неузнаваемости.
Поэтому она в очередной раз отмахнулась от этих мыслей и решила думать о Подольском, с которым так живо общалась сейчас.
Уже в самом начале их разговора она поняла, что система их ценностей и картина мира кардинально отличаются друг от друга, но оттого он лишь казался ей еще интереснее. Он был для нее очень непонятным, загадочным типажом и был словно закрытая книга, которую очень хотелось прочесть.
Они говорили и говорили, и, казалось, не могли наговориться. У Подольского было припасено множество историй о его бизнесе, молодых годах, приключениях, количество которых порой зашкаливало.
К Амире подошел ее помощник, второй пилот, и тихо сказал, что открыт коридор для взлета, и что ей пора. Амира собиралась пилотировать самолет сама, но ей не хотелось оставлять Подольского сейчас.
Она была в этом вся. Если ее что-то захватывало столь сильно, остановиться было невозможно. Поэтому она велела ее напарнику взлетать самому и вместо кресла пилота она уселась в пассажирское кресло в салоне, где должен был сидеть Подольский. Их беседа продолжилась.