– Да нет, она хотела пойти, но в этот день пришел эшелон, и там было много тяжелораненых. Нас тоже попросили помочь, и мы всю ночь раскладывали их по палатам. Тогда и сдружились, а после её отправили на курсы переподготовки в Москву, и она вернулась уже операционной сестрой, но вы к тому времени уже выпустились. А после она приходила в свободное время к нам в училище на танцы, ну и я старался в увольнительную встретиться с ней, – оправдывался Егор, – ты знаешь, мне кажется, я её люблю. Если выживу, то скажу ей об этом сам. Ну, а нет – там, в письме все написано.
Друзья выкурили еще по «казбечене» и пошли каждый в своё расположение. Егор вспоминал, как утонул в этих голубых глазах, как неуклюже полез целоваться. Валя его одернула, ему даже сейчас, было как-то не по себе от того поступка. Ну, а когда Литвинов уезжал на фронт, она прибежала на вокзал и плакала. Они стояли и целовались, уже никого не стесняясь. Валя обещала его дождаться и просила вернуться живым. Как же хочется, вот прямо сейчас, обнять её и надышаться запахом волос, пахнущих цветочным мылом. Мурашки пробежали по спине старшего лейтенанта.
Сна не было, и он пошел обходить боевые расчеты. Батарея Литвинова состояла из шести 76-мм дивизионных пушек образца 1942 года – ЗиС-3, или как еще их называли «коса Граблина». С расстояния трехсот метров подкалиберным снарядом она пробивает 105 мм броню – это орудие еще называли «убийца танков».
Обе батареи: Егорова и Ткаченко врылись на нижнем уступе кургана, а на вершине высотки обустроилась артразведка, со связистами и корректировщиками огня. Грунт был тяжелый, каменистый и бойцы с трудом углубились на метровую глубину, ну и бруствер подняли сантиметров на тридцать, что было явно не достаточно.
– Перебьют нас здесь, как курят, – весь день ворчал «заряжающий», старый татарин Халил.
– Не боись, дядька, – усердно работая лопаткой, посмеивался «замковый», молоденький сержант Серега, – это моя земля, она нас убережет. Ты лопатку-то поотвесней втыкай, да на излом грунт бери, глядишь, и не зацепит тебя немец.
Сейчас ночью все бойцы, кроме Сергея отдыхали, а тот сидел, прижавшись спиной к стенке траншеи, и курил «в рукав».
– Чего не спим, боец? – поинтересовался Егор.
– Да, как тут уснешь, когда вон за той лощиной, в двух километрах, дом родной, – отвечал сержант, – мы на этом кургане в детстве на лыжах катались. А старики ругали нас, что не надо этого делать на могилах предков. Этот курган у нас Соколиным зовут. По легенде здесь отважный сарматский воин Скил захоронен, отсюда и название его. Жил он еще во времена Македонского и, говорят, не уступал в боевом искусстве никому. Александр Великий звал его к себе, командовать одной из македонских фаланг. Но Скил был слишком вольнолюбив, чтобы ходить в строю и он отказал Александру. Тот оскорбился, ведь это была самая высокая честь, так как он сам водил в бой первую конную фалангу, которая так и называлась «царской».