– А куда это попрятали-то всё? – спросила она робко, но с надеждой.
– Что попрятали? – не поняла Валерия.
– Дак, вещи-то мои, говорю, куда дели? —
– Никуда не прятали. Заплатили грузчикам и шофёру, который мебель привозил, – он и увёз, всё равно пустой ехал. —
– И куда? —
– Не знаю. На свалку, наверное. Да ты что, бабушка, жалеешь что ли? – глянула ей в лицо внучка. – Из-за «старья» не расстраивайся – «этот хлам, старьё, – ломанного гроша не стоит» – повторила она слова кого-то из взрослых.
Пришла она за стол. Слабо ступая негнущимися ногами держась за руку внучки.
Когда открыли шампанское, налили бокалы, первым на правах старшего, как всегда, умно, красиво, чуточку мудрёно, говорил Гриша:
– Друзья мои! Много в языке человеческом прекрасных слов. Но во все времена других важнее не будет, чем слово «мать», мама! Наша мама – простая деревенская женщина. Но если в нас, в её детях, есть что-то хорошее – это всё от неё, от её трудолюбия, сердечности и великодушия…
Сказали свои слова и все другие за большим столом. Анастасия, через внучку просилась отдохнуть. И внучка от Гриши, по его «приказу» пошла бабушку проводить в свою новую комнату. Всё было в самый разгар застолья, так незаметно, что не многие видели, как исчезла Анастасия Михайловна.
Она прошла к себе в комнату. Свет зажигать не стала – было достаточно того, что светил из коридора, через стеклянную верхнюю половину дверей.
Попробовала она сидеть в новом кресле – но скоро почувствовала, что оно засасывает её, как болото, в котором она раз тонула в детстве. Не раздеваясь, прилегла на диван. Но её сухонькое лёгонькое тело не могло продавить новые пружины его круглого пуза – и она скатилась к спинке. Лежать, словно зажатой в щели, между спинкой и сиденьем было неудобно. Анастасия открыла новый шкаф – там были её вещи, слава Богу, – взяла она пальто (его пока не выбросили) и легла на пол около дивана на шкуру медвежью. Шкура оказалась колючая. Пришлось её свернуть и затолкать под стол к окну.
Она положила пальто на пол, под голову подушку от дивана маленькую, их что-то много стало. И лежала она, ещё немного думая о том, что всё-таки у неё хорошие дети. Вон работу бросили, собрались, юбилей устроили. И не по злобе, а по недоразумению молодому больно ей сделали, от непонимания… На свалку… «Ей представилась огромная гора чужих веще, а сверху лежали её вещи – старый сундук, старая гармонь, и кровать, застеленная, в которой, кажется, она сама спала. Ах ты, Господи, а ежели дождик пойдёт – промокнет же она!» – Знать бы, где эта свалка, пойти туда или прийти оттуда…».