Для советской действительности характерно не только фальсификация истории и замалчивание «неудобных» фактов в масштабе страны (первое десятилетие советской власти, коллективизация и раскулачивание, репрессии, союз с Германией и раздел Польши, разгромный 41й), но и «конструирование» в реальном времени истории каждого советского человека в отдельности. «В октябре 1939 года постановлением Совнаркома все центральные газеты были дополнительно подчинены отделу печати наркомата иностранных дел, их обязали согласовывать все публикации по международным темам. Много внимания уделял пропаганде и сам Сталин. Иногда он собственноручно редактировал статьи „Правды“ и „Известий“, сам составлял некоторые сообщения ТАСС… Партийно-государственное руководство использовало все возможные средства, включая театр, кино, литературу и радио. Но главными инструментами были печать и устная пропаганда. При этом иногда их содержание могло не совпадать» (лента.ру).
Среди методов вмешательства в частную жизнь людей было «замазывание» портретов репрессированных родственников (то, что это происходило везде на территории СССР – говорит о том, что необходимость этого внушалась людям), публичные доносы в газетах, требование отречения от раскулаченных или обвиненных в контр-революционной деятельности родственников, а также прямая фальсификация документов, например – регламентированная на уровне ведомственных инструкций практика указания в свидетельствах о смерти и других документов, выдаваемых родственникам расстрелянных, ложной информации о приговоре (вместо ВМН- 10 лет ИТЛ без права переписки), дате и причине смерти (подробно об этой практике пишет, например, Сергей Каршеник на сайте «Таловская трагедия»).
«Установление в 1955 году указанного порядка мотивировалось тем, что в период массовых репрессий было необоснованно осуждено большое количество лиц, поэтому сообщение о действительной судьбе репрессированных могло отрицательно влиять на положение их семей. Кроме того, предполагалось, что сообщение членам семей расстрелянных действительной судьбы их родственников могло быть использовано в то время отдельными враждебными элементами в ущерб интересам советского государства» (Мемориал).
Пишу я об этом, основываясь на собственном опыте и памяти своей семьи – в 1937 году мой прадед Колот Захар Иванович и ещё 7 (или 8 – последний, судя по архивным документам из дела П-2918, не был расстрелян с ними, его судьба неизвестна) служащих Томской ж. д. были расстреляны в Мариинске через месяц и 4 дня после ареста. Место их захоронения. Ещё 16 человек были осуждены Тройкой НКВД к 8 или 10 годам лагерей, амнистированы в 1940 г., но мне до сих пор не удалось найти вообще никакой информации об их дальнейшей судьбе). Моя прабабушка Ксения Григорьевна всю жизнь думала и говорила своим детям (их было четверо, младшему на момент ареста было 4 года), что Захар Иванович тоже попал в лагерь. У неё была надежда, что он вернётся, как вернулся через 10 лет, уже после войны, его брат Иван, хотя в 1940 г. ей пришло известие, что он умер в лагере от болезни. На могиле Ксении Григорьевны висит фотография, на которой рядом с ней – её вечно молодой супруг. В 1957 г. Захара Ивановича Колот реабилитировали за отсутствием состава преступления, но его было уже не вернуть. И почти также трудно узнать место его захоронения и получить реабилитационное дело, в котором описывался процесс фальсификации следственных документов (подобные документы, как и протоколы документов палачей, сейчас периодически появляются в открытых источниках, извлечённые исследователями из ведомственных архивов). Уже гораздо позже (в 90х, когда младший сын Захара и Ксении Колот, Виталий, начал добиваться реабилитации для себя и сестёр) стало известно, что Захар Иванович Колот был расстрелян 31 октября 1937 года (подробнее я уже писал об этом деле в статье "