Однако, коренная перестройка моего сознания и, соответственно, поведения произошли на удивление быстро. Через полгода я уже требовал у родителей купить мне ватник и фетровые ботинки «прощай молодость», чтобы быть в новой дворовой компании как все! И не выделяться в коллективных вечерних выходах на каток стадиона «Шинник», где, кроме всякого рода забав на льду, проходили разборки разного рода с пацанами из других компаний. Но довольно редко: на краснодомовских мало кто задирался, известность была солидная.
Росту моего авторитета среди пацанов неожиданно способствовала наша поездка с бабушкой в Киев летом после 4 класса. Там жила ее родная сестра Лиза, полненькая разбитная и веселая тетенька, совершенно не похожая на строгую, худощавую и относительно высокую бабушку Лиду. И ее дети с семьями, в общем, вся наша украинская родня, разбросанная по всему городу. Дома бабушка Лиза практически не жила – кочевала по квартирам детей и вместе с оказанием им всяческой помощи устраивала «веселую жизнь!», как сама потом смеялась! На мой вопрос, а что это такое и как будет по- украински она отвечала « та, веселя життя, щоб вона им медом не здавалося!». Но на украинском не любила разговаривать, хотя лихо включала «мову» при контакте, с милиционерами. Например, после пересечения Крещатика в неположенном месте, на которое сама меня и подбила. И очень не любила природных хохлов за жадность и скопидомство. Называла их редкими жлобами и даже нелюдями: «От обжорства лопнут, но с умирающим от голода не поделятся». Видно нелегко ей пришлось в свое время, с двумя детьми и без погибшего мужа. Я её как-то попросил показать мне среди киевских «громодян» таких жлобских обжор, но она сказала, что они все на хуторах сидят и «ховаются».
Ее сын Юрий, «гарний хлопець», после армии женился на дочке академика. Как она прокомментировала этот случай , исключительно для меня на мове: «скочив с грязи в князи»!
Академическая квартира около Крещатика, в которой была даже отдельная комната для бильярда и библиотеки (с полным собранием серии «Библиотека приключений», а также Жюль Верна, Фенимора Купера и иных подростковых авторов, фамилии которых я даже не знал), напоминала мне музей.
Неуютно я там себя чувствовал даже с бабушкой Лизой, которая почему-то звалась Карповна, а не Карловна. Смелости не хватило сразу поинтересоваться, почему?