На небольшой площади, прямо напротив мечети, стоял единственный в поселке магазин. Даже не магазин – ларёк. В нем можно было купить всякую мелочь. Продукты из города, какие-то предметы домашней утвари и даже кое-что из вещей.
Там же, под сенью старых чинар, прячась от летнего зноя, собирались местные жители, чтобы обсудить новости, решить какие-то вопросы да просто пообщаться.
На окраине поселка доживали свой век брошенные, еще советские, никому уже не нужные помещения бригадной овчарни и гаража.
Когда в стране забурлили перестройка с приватизацией, и страна отчаянно и без оглядки, как будто в пьяном угаре, вдруг бросилась строить капитализм, колхоз благополучно разорился. Бригаду расформировали. Бригадный транспорт, оборудование и техника разошлись по рукам. Колхозный скот кто-то куда-то вывез. Что-то каким-то образом было приватизировано, что-то просто украдено. На том былые надежды на скорое построение коммунизма, всеобщее равенство и братство, как-то совсем незаметно и неожиданно для всех канули в Лету. И в этом маленьком поселке, как и во всей большой стране, началась другая, новая жизнь. Она неожиданно и одним махом сломала всё то, к чему так давно привыкли, всё, что вселяло уверенность и считалось незыблемым. Эта жизнь была не совсем понятна своей новизной и неопределенностью, и потому пугающая.
Перед поселком лежало покрытое сухой желто-серой травой небольшое поле, полого скатывавшееся от склонов гор к горной речке. Оно давно уже не обрабатывалось. Да и собственно говоря, обрабатывать его было некому. Народу в поселке было мало. А молодежи так и вовсе не было.
Многие уже давно уехали в город, а кое-кто и в другие регионы страны, чтобы осесть там и попытаться начать новую для себя жизнь в надежде, что там, когда-нибудь они сумеют найти свое счастье.
Вот и лежало поле, как всеми брошенный и забытый старик, неухоженное и никому ненужное. В нем почувствовали себя законными и единственными хозяевами быстро расплодившиеся дикие кролики. И теперь местные мужчины изредка выходили в поле на них поохотиться.
По дну долины, как бы рассекая ее почти надвое, протекала неширокая горная речка, заключенная в каменистые берега, поросшие зарослями колючей облепихи, неся свои воды куда-то в сторону Каспия. Разливаясь к летним месяцам, она оглушала шумом мощного потока всю долину, но потом понемногу обмелевала и затихала к осени.