– Верно. Только могилы. Мой муж и единственный сын… я хожу к ним каждый день. И ведь понимаю, что нужно отпустить, но не могу. Боль, как и тридцать лет назад, захлёстывает меня каждый раз. Я не могу дышать, не могу чувствовать ничего иного, только и хватает сил, что сидеть там. После их смерти вся моя жизнь была миражом. Я сделала карьеру и даже умудрилась заработать на безбедную старость, но не жила.
– Живые должны быть с живыми… Разве они хотели тебе такой судьбы?
– Не хотели, и я это знаю, поэтому и согласилась. Я хочу попробовать вновь почувствовать вкус жизни, родить дитя, ощутить счастье… К тому же, ты сказала, что мои воспоминания о прожитой жизни потеряют краски и будут всего лишь блеклой историей.
– По сути, вся наша жизнь – это история, что однажды помещается всего в одну легенду.
* * *
На следующий день на рассвете мы отплывали.
Мои люди то недовольно косились на меня, то – на всё ещё бурное море. Но я твёрдо верила словам вновь пропавшей Инги: «Мне пора!» Дави, как она и сказала, встал на ноги. Хромал, бегать не мог, да и работать ему пока было рано, но ехать сможет, не помрёт. Его нога ещё долго будет в лубке, а рёбра – перетянуты куском материи, но это такой пустяк по сравнению с тем, чем могло закончиться его падение.
Потому сегодня я вновь пошла к святилищу, прислонилась к менгирам, поблагодарила эту землю и мать сущую, что приняли меня, и поклялась с честью прожить отданную мне жизнь. Ещё я просила, чтобы мои воспоминания, наконец, подёрнулись дымкой… Эйлин говорила, что так и будет, но пока я всё так же красочно вспоминала гибель своих сыночка и мужа. Ту дурацкую поездку и боль, что умудрилась не притупиться при переходе между мирами.
А после, влекомая невиданной силой, я пришла к водяным чашам. Солнце как раз начало садиться, оттого небо пылало огненными красками.
Вот только сегодня я, наконец, была не одна. Около самой маленькой, но глубокой чаши сидела девчонка, лет двенадцати-тринадцати. Её светлые волосы были всклокочены, и она упрямо пыталась привести их в порядок. Улыбка умиления моментально растеклась на моих губах, и я поспешила к ней.
Но чем ближе походила, тем громче чувство самосохранения кричало об опасности. Инга говорила, что здесь живёт некий Лох – ребёнок келпи – духа воды. В моём мире существовали сотни поверий, где разные духи оборачивались то людьми, то зверями, чтобы приманить добычу; чем этот мир хуже? А то, что «Лох» звучит для моего уха, как ругательство, и с большой натяжкой походило на мужское имя… так может, дотянуть, что это девчонка?