И мы, честно сказать, давно были уверены, что там отношения на полную катушку закрутились. А оно вон как...
Стадия голодных серенад под окнами еще не прошла.
— Слушай, — задумчиво выдал я вопрос, переводя взгляд на Димку, — как хоть эту волшебницу зовут, которая из Аверьянова сделала латентного кастрата?
— Бля, — нахмурился Долгих, — а я что-то и забыл, прикинь. Он же ее без конца и края любимой, да дорогой называл.
— Кисой, зайчиком, одуванчиком?
— Ну, типа того, ага, — пожал плечами друг.
— Совсем ебнулся?
— Совсем...
Покачали головой такому печальному факту и синхронно поднялись из-за стола, а затем припустили к машине, которая должна была уже отвезти нас на место проведения турнира.
Я же по дороге, видя, как Руслан придурковато улыбается, очевидно, переписываясь со своей зазнобой, вдруг камнем рухнул в собственные воспоминания.
А ведь я недалеко от него в свое время ушел, да?
Нет, любовью там, конечно же, даже и не пахло, причем никогда. Нежность, трепет, романтика — это все было не про нас с Золотовой. Но вот эта слепая одержимость, когда, ни спать, ни есть, а только думать, как ее, эту гадину себе присвоить — это страшно. Особенно когда в мыслях не девушка поселилась, а ядовитая змея логово свила.
И все внутри адски зудело от ее укусов...
6. Глава 3.2
Тимофей
Я помнил все, как будто бы это было вчера. А может, именно потому, что слишком часто за последний год вспоминал все это отборное дерьмо? Не знаю, но картинки перед мысленным взором стояли такие до боли четкие, яркие, живые.
И она, Яна Золотова, на них была как настоящая. Руку протяни — и можно придушить. Уже не только за то, что она считала меня ошибкой природы, дегенератом и отрыжкой этого мира. А еще и за то, что я испытывал рядом с ней, стоило только нашим взглядам врезаться друг в друга в толпе. Бам! И меня выносило напрочь. Током било, кипятя кровь и разжижая мозг.
А потом только и оставалась, что пялиться на нее и зависать.
Пиздец...
И как же мастерски она мной манипулировала в свое время, а я, деградант хренов, велся. Она все твердила, забыть о ее существовании, вообще не глядеть в ее сторону. А потом делала все, чтобы я смотрел только на нее одну.
Как на божество.
И я смотрел. Захлебывался слюной, презирал себя за то, что не мог выкинуть ее из головы, но продолжал, словно тупая мошка, лететь на ее губительный свет. Знал же, что нельзя. Что убьет нахуй. И все равно облажался.