Родька спрятал обратно заточку, сунул в карман кулон, затем, ловко нагнувшись, дотянулся до сумочки, поднял, открыл её, вынул кошелёк. Денег там обнаружилось немного, рублей четыреста, но и это сгодилось. Ещё он взял удостоверение с фоткой. Просто так, на память. Там она выглядела моложе, и волосы длиннее.
Удостоверение хорошо пахло, тем же её охуительным ароматом. На обложке блестели золотые тиснёные буквы: «Московский Театр Луны». Полностью бабу звали – Гаврилина Алла Эмильевна. Ещё там было сказано: «Профессия: артистка». И чуть пониже – «Директор театра».
Директор в Театре Луны подписывался чересчур заковыристо, Родька даже неодобрительно покачал головой.
Пустой кошелёк он аккуратно засунул обратно и сумку вернул на место, лишнее ему было ни к чему.
После чего, не глядя больше на лежащую, развернулся и, быстро перебирая колёса руками, покатил в ту сторону, откуда она пришла.
Хахель Аллы верно сказал, артистом ему не быть.
Это право было отнято у него давным-давно, одиннадцать лет назад, когда он обморозил ноги из-за поддатой матери, забывшей его на улице.
Но и артистка Гаврилина, так гордо цокавшая мимо него, больше уже не выйдет на сцену.
Уже подъезжая к концу туннеля, он услышал далеко позади чей-то крик и понял, что из метро опять вышли люди.
Не оглядываясь, Родька вынул мобильник и набрал номер.
– Давай, Колян, подруливай, я всё закончил, – сказал он, услыхав в трубке родной голос.
Затем неспешно спрятал мобилу и только тогда позволил себе обернуться назад.
В другом конце тёмного перехода, в этом Театре Без Луны, в котором он из вечера в вечер играл свою коронную роль, толпились люди.
Его зрители, его почитатели, его жертвы.
Он основательно изучил их, хорошо знал цену их взглядам и улыбкам.
Он не нуждается в сожалении и не прощает насмешек. Никто не останется безнаказанным.
Родька развернул кресло к выходу и, сильными руками перебирая колёса, толчками погнал его вверх по наклонному, сделанному специально для инвалидов спуску.
Это было совсем нелегко, но Родька не замечал своих тяжёлых усилий. Он счастливо улыбался.
Той самой обаятельной, безотказно действовавшей на прохожих, щербатой улыбкой.