— Альциона, — начал он с некоторой осторожностью в голосе, — ты не против, если я запру двери церкви? Не бойся, это не для того, чтобы ты не смогла выйти, а наоборот, чтобы никто не ввалился сюда, и не заставил тебя делать что-то против твоей воли.
Я ничего не ответила, занятая мыслями о том, как бы себя разбудить, однако краем сознания отметила, что священник разговаривает со мной преувеличенно мягким, успокаивающим тоном. Помнится, именно таким журчащим голоском я пыталась успокоить одного психа, на беду встретившегося мне возле неосвещенных гаражей. Надо сказать, преуспела.
Впрочем, даже идея, что святой отец считает меня ненормальной, не сбила мой «просыпательный» настрой. Я с завидным упрямством продолжала щипаться, моргать и в порыве раздражения даже тяпнула себя за палец зубами. Но мои усилия по-прежнему пропадали втуне.
Услышав скрежет поворачиваемого в замке ключа, я бросила бесплодные попытки и попробовала прочитать фразу, крупными буквами каллиграфически выведенную на стене. Говорят, во сне ты не сможешь этого сделать — строчки сливаются, расплываются, ускользают…
Этот текст я видела четко. И он был написан на валлийском. Причем я понимала — что на валлийском. И… ПОНИМАЛА, ЧТО ИМЕННО ТАМ НАПИСАНО!
«Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь», — гласила нехитрая надпись.
Вполне подходящая для церкви, да. Вот только… только… как такое возможно?
По моим рукам и ногам заструился холод, сердце сжалось в ледяной комок.
— Юная мистрис, не пугайся, все хорошо, — произнес подошедший ко мне отец Далмаций. — Теперь здесь никого нет, и я не дам тебя в обиду. Ты можешь рассказать мне, что случилось? Для меня все выглядело так, будто твоя свадьба не была добровольной и желанной. Я прав? Ты ведь поэтому упала в обморок? А потом стала… Постой… Что с тобою?
Очевидно священник заметил мое каменное оцепенение и поэтому замолчал. Я подняла на него глаза, дотронулась до темно-зеленой рясы и накинутого поверх белого плаща. Ткань. Настоящая обычная ткань. Я ее чувствую. И сквозняк чувствую, по ногам дует немилосердно. И свечи горят вокруг, издавая характерный запах воска.
— Альциона, девочка, — тихо сказал отец Далмаций, аккуратно прикасаясь к моей ладони. — Тебе плохо? — Пальцы у него были теплые, с чуть мозолистой кожей. И тоже до ужаса настоящие. — Пойдем-ка присядем. Я налью тебе воды. Тут, правда, только святая… Но где-то было вино. Да, пожалуй, глоток доброго вина тебе сейчас не повредит.