Все ерзают. Не сомневаюсь в том, что команда с удовольствием свалила бы отсюда куда подальше, но я плачу им достаточно для того, чтобы они работали в любых условиях, в любое время дня и ночи.
— Сейчас дети такие… — подает голос один из консультантов. — Я не удивлюсь, если этот пацан поспорил с кем-то на то, что сорвет пресс-конференцию нахрен.
— Леша, — поворачиваюсь к помощнику, — от Афромеева слышно что-то?
— Он работает, Иван Геннадьевич.
— Как этот пацан вообще пробрался туда? — спрашивает Савелий.
— Что ты хочешь? Это дом культуры, а не питейное заведение или стриптиз-клуб. Он имел право там находиться, — осаживает его Леша.
— Так, ладно, какие у нас еще варианты? — возвращаю всех к более важной теме. — Он может быть от конкурентов.
— Тогда надо заставить его признаться во всем! — говорит Савелий. — А вы, Иван Геннадьевич, публично вместо наказания, милосердно простите его и возьмете на экскурсию, ну например, в пожарную часть. Благое дело!
— Великодушно, — кивает Леша.
Яков Тамирович, мой юрист, откашливается, и все взгляды обращаются к нему.
— Есть еще один исход.
Воцаряется тишина.
— Какой? — спрашивает с интересом Леша, а я прикрываю глаза и шумно выдыхаю, понимая, о чем юрист сейчас будет говорить.
— Что, если мальчик не врал?
Вопрос звенит в тишине кабинета, а все взоры скрещиваются на мне.
— Он не мой сын, — цежу зло.
— Мы не узнаем правду до тех пор, пока не найдем мальчишку и не сделаем тест ДНК.
Подключается Леша:
— Но это только при условии, что мальчик не станет говорить иное.
— Безусловно.
— А если… — Леша начинает говорить тише, чуть ли не переходя на писк, — …если он окажется вашим сыном?
— Это будет пиз… ой, — Савелий закрывает рот.
В тишине все бледнеют и краснеют, единственный человек, который остается спокоен, это Яков Тамирович.
— На самом деле, вовсе нет. Если мальчик действительно окажется вашим сыном, то разумнее всего было бы официально его признать. Найти мать. В ваших интересах, чтобы она была некой аморальной личностью: бедствовала или употребляла. В идеале — чтобы он был из детдома. Тогда вы забираете мальчика и даете ему самое лучшее. Вырываете из системы, так сказать.
Чем дольше он говорит, тем сильнее я охуеваю…
— Не хотел бы я быть вашим врагом, Яков Тамирович. Вы страшный человек.
— Приму за комплимент, — благодушно кланяется.