— Если ты в магазин, то сейчас будет пересменка. На выезде из города заправка есть. Можешь купить себе там всё, что пожелаешь.
Голос почти не дрожит, и я успеваю даже собой гордиться, что первая начала. Пальцами ручку двери сжимаю. Уже хочу её на себя дёрнуть, как его голос слышу.
— Нам поговорить нужно, Мила.
Его слова словно наносят удар прямо под дых. От неожиданности у меня резко подкашиваются ноги, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не показать, насколько он на меня влияет. Сглатываю с усилием, ощущая, как сухость в горле не даёт сказать сразу.
Он назвал меня настоящим именем. Господи, это происходило так редко, что я могу пересчитать такие случаи на пальцах одной руки. От этого становится ещё тревожнее.
— Нужно? — вздёргиваю вопросительно бровь, — Мне ничего не нужно, Каид. А твои желания меня интересуют меньше всего. Хотя нет, совсем не интересуют.
Каид делает шаг ко мне, и от этого движения я инстинктивно отступаю назад, упираясь спиной в дверь магазина. Он это замечает и мгновенно останавливается.
Его глаза вспыхивают чем-то тёмным. Эта темнота обволакивает. Бросает в озноб.
— Поговорить всё равно придётся. Либо по-хорошему, либо по-плохому.
Открываю рот от такой наглости. Серьёзно? Придётся.
— У меня нет на это времени, мне нужно идти на работу.
— Мы поговорим о ребёнке, которого ты вынашиваешь, и даже не посчитала нужным мне об этом сообщить.
Мои пальцы сильнее стискиваются на металлической ручке. До боли. Я всегда была против физического насилия, но сейчас очень сильно хочется его ударить. Больно сделать, чтобы хоть немного мозги в голове всколыхнулись.
— Ты даже говорить не смеешь, понял! Не после того, как на твоём чёртовом телефоне было уйма пропущенных от меня. Не после того, как ты внёс мой номер в чёрный список. Ты права не имеешь произносить эти слова!
Меня взрывает по щелчку пальцев. Потому что не выйдет. Не он жертва в нашей ситуации. И мне плевать, как он узнал. Ложа руку на сердце, абсолютно всё равно, как он узнал. Кто сказал.
— Выговорилась?
— Нет, но тратить на тебя своё время я больше не буду. Поезд ушёл, Шахин. Опоздал.
Я вижу, как дёргается мышца на его щеке, как ещё темнее его глаза становятся.
— Я, блядь, пытаюсь по-нормальному. Не доводи.
— А то что? Бросишь меня ещё раз?
Я не знаю, откуда эта смелость берётся. Может, это материнский инстинкт.