И было с нею ещё семеро. Трое мужчин, три женщины, а также
ребёнок. Так, показались они мне безрассудными, если не сказать
безумными. Ибо тот, кто в песках проливает воду мимо своего рта,
уже может считаться безумцем, тот же, кто приводит в пустыню
ребёнка, должен либо свершать жертвоприношение, либо
руководствоваться дурным советом, не имея собственного разумения.
Понял я тогда, что легче всего джинны овладевают теми, кто слаб
головою, потому и направили мне они этих чужаков. Чужаками же были
почти все, ибо глаза у них были неверной формы, и лишь у одной из
дев глаза были раскосы.
Семь дней и семь ночей вели они свой путь известным лишь
им направлением, я же не решался задать прямой вопрос, куда они
идут. Оттого что спасли они меня и не бросили, а взяли с собой, не
следовало ещё, что не убьют они меня самым подлым образом, попробуй
я выведать их тайны. А тайн у них было предостаточно, то увидел бы
каждый, у кого есть глаза.
Поспешно решил я, что они безумцы, был у них и верный
план, и строгая организация, а в сердцах предостаточно храбрости
для исполнения замыслов. В проводниках у них была та самая женщина,
что отличалась от них глазами, вела она их даже ночью, а значит,
знатна была кровь её, ибо среди здешнего народа, только потомки
вельмож ведут свой род от первой кошки. Я также был от той крови,
отчего понимал, что будь она мужчиной, то нанялась бы в проводники,
либо по огромной нужде, либо по важному делу. Как я, например, стал
охранником каравана лишь оттого, что вёз тот караван семейное
злато, отчего сам я и братья мои следили за ним неустанно. Но она
была женщиной, оттого вообще не было у неё причин к такому делу.
Однако великим даром к путям и дорогам обладала она, ибо, за всё
путешествие не почувствовал я на себе силы ни одного из
направлений, так тонко лавировала она среди них.
Главной же над ними также была женщина, что настораживало
более прочего, ибо в рождении детей, да бабских заботах хороши они,
но в руководстве и разуме уступят любому мужчине. Стояла над ними
та самая дева, что напоила меня своею водою, отчего по некоторым
обычаям уже могла считаться моей наложницей, или, быть может, даже
женою, если бы мог отплатить я ей тем же и желал того сам. Но не
было у меня той воды, что мог бы назвать я своей, да и к тем
племенам, что поступали так, не вели меня линии родства. Оттого
надеялся я, добравшись в какой-нибудь город, найти там людей отца
своего, или людей брата его, коих всегда много было в любом городе,
и просить у них помощи похитить сию деву, чтобы стала она
наконец-то моей по законному праву.