Рассмешить королеву. Роман о Марии и Елизавете Тюдор - страница 5

Шрифт
Интервал


Зима 1552/53 года

– Я это помню! – взволнованно сказала я отцу, стоя на борту лодки, что везла нас вверх по Темзе. – Честное слово, помню! И эти сады, спускающиеся к реке, и великолепные здания. И еще помню день, когда ты послал меня к одному знатному английскому лорду. Я пошла и увидела его в саду с принцессой.

Путешествие утомило отца, но он все же нашел в себе силы улыбнуться мне.

– Доченька, неужели ты запомнила? – тихо спросил он. – То лето было для нас счастливым. Она говорила… – Отец замолчал.

Мы никогда не упоминали вслух имя моей матери. Даже когда были одни. Поначалу это делалось ради предосторожности, чтобы не попасть в руки тех, кто убил ее и охотился за нами. В дальнейшем мы не тревожили имя матери не только из страха перед инквизицией, но и чтобы не поднимать внутри себя волны горя. А горе умеет их насылать.

– Мы будем здесь жить? – с надеждой спросила я, глядя на прекрасные дворцы, окруженные аккуратными лужайками.

После нескольких лет непрестанных скитаний я мечтала об оседлой жизни.

– Нет, девочка, – мягко возразил отец. – Эти дворцы для нас великоваты. Ханна, нам придется начать с малого. Пока что лишь небольшая лавка. А когда мы убедимся, что нам больше ничто не грозит, ты наконец сможешь вылезти из мальчишеской одежды и одеваться, как положено юной девушке. Ну а потом ты выйдешь замуж за Дэниела Карпентера.

– И мы перестанем скитаться? – совсем тихо спросила я.

Отец не торопился с ответом. Мы так долго прятались и бегали от инквизиции, что уже потеряли надежду когда-либо достичь безопасной гавани. Мы бежали в ту же ночь, когда церковный суд обвинил мою мать в ложном принятии христианства, навесив на нее ярлык «маррано»[1]. А когда ее передали мирскому суду и тот приговорил мать к сожжению у позорного столба, мы были уже далеко. Мы бежали от нее, словно двое иуд искариотов, думая только о спасении собственных шкур. Правда, впоследствии отец со слезами на глазах не раз повторял мне, что мы все равно не смогли бы ее спасти. Останься мы в Арагоне, инквизиторы пришли бы и за нами, тогда вместо одной погибшей было бы трое. Бывало, я сердилась на отца, кричала на него, говорила, что лучше бы мне умереть, чем жить без матери… И он очень медленно, печальным голосом говорил мне:

– Когда-нибудь ты поймешь. Жизнь – это самое драгоценное, что есть у человека. Твоя мать с радостью отдала бы свою жизнь ради спасения твоей. Это ты тоже поймешь.