Так, обсуждая похоронные обычаи, мы преодолеваем тысячелетия и барьеры между различными дисциплинами. Несомненно, эти обычаи проливают свет на представления о смерти у их участников. Но если в наши дни это свет неопределенный и колеблющийся, оставляющий многое скрытым в душевных глубинах каждого индивидуального участника, – может быть, скрытым даже от него самого, – то же самое может быть верно и касательно наших предков.
Скелеты, найденные на пороге пещер горы Кармель в Палестине, одно время считались самым древним известным ритуальным захоронением. Они поразили научный мир, поскольку скелеты, по всей видимости, соединяли в себе черты homo sapiens и неандертальского человека, который прежде считался более ранним и совсем отдельным видом[8]. В связи с этой находкой антрополог Маретт писал в тот период, когда она была открыта:
Вместо того, чтобы уступать страху, бесконечно враждебному человеку по своей сути, люди на протяжении многих тысячелетий встречали его лицом к лицу, вооруженные не менее безграничной надеждой… Надеждой на бессмертие, на преодоление времени, победу над ним. Насколько сила воли могла дать это, – настолько неандертальский человек, с которым нам жаль поделиться именем Homo Sapiens, обрел грядущую жизнь[9].
Возможно, позиция Маретта не отражает взглядов всех его коллег-антропологов; кроме того, захоронения на горе Кармель уже не самые древние из открытых человеческих захоронений. Но, в любом случае, несомненно, что сложный комплекс представлений о жизни, смерти и о связи между ними возник очень рано и был очень широко распространен в культурной истории человечества, а также, – что человек двадцатого века, видный ученый, отождествляет себя в контексте этого комплекса со своими отдаленными предшественниками, ощущает себя близким им. Маретт предполагает и иллюстрирует устойчивую позицию по отношению к смерти, которая лежит в основе ритуальных действий и эффектов ритуала, а именно: отрицание окончательности смерти.
Исторические хроники наполнены свидетельствами столь же стойкого отрицания отрицания. Данные о предистории, в силу их специфики, не сообщают и, видимо, не могут сообщать подобных свидетельств. Гэстингс (Hastings), современник Маретта, относился к отрицанию финальности смерти скорее с сочувствием, нежели с симпатией. По его мнению, реакции людей на ужас смерти универсальны для человечества. Он писал, что этот ужас породил упрямое неверие в неизбежность смерти, а также приводил к попыткам избежать ее, повторявшимся снова и снова, несмотря на неизменные сокрушительные неудачи… Эта картина отчаянного отказа человечества принять кардинальное условие своего существования – одна из самых патетических в истории человеческой расы