Неожиданно она насторожилась и, выглянув в щель между занавеской и рамой, поманила гостя пальцем – смотри, мол! Он нахмурился – по тропе, метрах в двухстах от дома, спешили на лошадях, вооруженные уже саблями и копьями («Почему копьями?! – удивился Андрей. – Из музея поперли, что ли?»), давешние его обидчики. Бабка показала на него пальцем, типа – тебя ищут? Он кивнул и огляделся, ища, куда бы спрятаться. Старуха подхватилась, вытащила откуда-то иконы, на которых он заметил изображение нечистого, с отвращением плюнула на них, перекрестилась на образа Бога и прикрыла их богомерзкой доской. Задвинула занавеску, схватила Андрея за руку и поволокла из дома, как трактор, с неожиданной для такой старой бабки силой.
Возле дома была длинная, крытая соломой землянка – видимо, в ней зимой держали пчел, она так и называлась – пчельник. Старуха открыла дверь и толкнула Андрея внутрь – иди! Затем показала ему – прикройся там, мол, и сиди! Потом захлопнула дверь и умчалась, дробно топая ногами по тропинке.
Андрей усмехнулся – шустрая старушенция, интересно, сколько ей лет? Осмотрелся в темноте – глаза уже немного привыкли, а через щели в двери просачивались небольшие лучики света – и присел в дальнем углу, навалив на себя какую-то пыльную рогожу и обломки ульев. Было неприятно, за шиворот сыпалась труха и мышиное дерьмо, однако лучше быть в дерьме, но живым, рассудил Андрей. В первый раз, что ли? И в сортире, в выгребной яме приходилось отсиживаться, по сравнению с тем случаем этот – просто курорт.
Дверь в зимник распахнулась, послышались голоса, стало светло, затем легла какая-то тень – как будто в дверном проеме кто-то стоял и, наклонившись, пытался рассмотреть землянку изнутри. Наконец дверь опять захлопнулась, и вновь стало темно.
Андрей перевел дух и выпустил рукоять ножа, которую сжимал так, что рука побелела от напряжения. Он усмехнулся – отвык от таких стрессов, спокойная и размеренная жизнь монастыря расслабила, пора уж снова превращаться в убийцу… вот только пора ли? Ему стало тошно. И захотелось, чтобы все это безумие было лишь кошмарным сном и он снова бы проснулся в своей тесной полутемной келье.
Сколько прошло времени, он не знал, наверное, минут двадцать или чуть больше. Дверь снова распахнулась, и раздался голос старухи. Он не понял, что она сказала, и на всякий случай не стал покидать свое убежище.