Нет, конечно я так не думаю. Но ведь он любит Арину!
До сих пор любит, и не старается скрыть. Это видно в его взглядах, действиях. Несмотря на то, что она уже жена другого.
Как он тогда так может?
Разве когда сердце кого-то любит, тело может реагировать на другого? Для меня ответ однозначный, но у мужчин выходит иначе.
А я надеялась...
Не знаю, на что я надеялась.
Глубоко дышу, стараюсь выровнять дыхание.
Мне надо прийти в себя. Это никуда не годится, если меня с самого начала так размазало.
Но как ни уговариваю, ничего не могу с собой поделать.
Ни-че-го.
Перед глазами все еще стоит смуглая грудная клетка с короткими жесткими волосками. Я едва сдержалась, чтобы не накрыть их ладонью. Так явственно ощутила, как они колются.
Я думала, что уже привыкла видеть Феликса. Что уже свыклась с чувством, что он чужой. Даже мысленно начала так его называть, чтобы приучить.
Дон. Синьор.
Синьор Ди Стефано.
Но когда он встал совсем близко, расстегнул рубашку, и я услышала его запах — тот, который ни с кем не спутать, — я чуть сознания не лишилась.
Пусть он какой угодно одеколон использует, для меня он всегда будет пахнуть одинаково.
Солью. Океаном. Жарким палящим солнцем. Смесью трав для кальяна.
Прошло больше трех лет, а я помню, какая его кожа наощупь.
Когда щекой трешься о грудь. Или о плечо. Они у него такие же — литые, мускулистые.
Я не думала, что будет так тяжело. Правда, не думала...
Через закрытую дверь из спальни доносятся протяжные стоны, и я поспешно отлипаю от стены. Перехожу на противоположную сторону холла. Закрываю уши, но все равно слышу.
Громкие, женские стоны. И хлопки тел.
Они начинали с минета, я слышала, когда закрывала дверь. Значит Феликс решил продолжить. А что если это на всю ночь?
Почему тут такая слышимость? Я как будто там с ними нахожусь и все вижу...
Или это она так громко орет?
Или я просто дверь не до конца закрыла...
Если бы можно было уйти на кухню. Но нельзя, Луиджи сразу примется выедать мозг, почему Феликс меня выгнал и позвал эскортницу.
Как будто в этом есть моя прямая вина.
Феликс стонет глухо, сквозь зубы, и я вдавливаю руки в уши сильнее. Но все равно слышу. Словно его голос звучит внутри.
Хочется бросить все, схватить сына, прямо сейчас вызвать такси и уехать. И больше никогда не видеть ни дона, ни его дом, ни голоса его не слышать.