Бокал качнулся перед ее лицом.
В конце концов. Ну не отравит же он ее, мелькнула мысль. Аня взяла бокал и отпила глоток. Это оказалось вино, черное, густое и сладкое, неожиданно вкусное. Она застыла.
- До дна, — голос мужчины прозвучал еще ниже.
Он дождался, пока она допьет, и провел большим пальцем по ее губе, собирая капельку. Потом…
Кто же мог знать, что случится потом.
Все было так быстро.
Он просто впился в ее рот губами. Какие слабые протесты? Она вмиг оказалась под ним на диване, а он уже сдергивал с нее платье. Добирался до ее тела с каким-то звериным голодом, ненасытно и беспощадно. Все было так неимоверно горячо, ей показалось, что она потеряла себя.
Наутро он кинул ей на стол пачку документов.
Так она узнала, что стала его женой.
***
Однако стать женой и быть ею во всех смыслах вещи разные.
Ей не позволялось выходить из дома, с кем-либо видеться. А его она видела только изредка за завтраком. И по ночам. По ночам он приходил к ней, и все происходило так же горячо, бесстыдно и голодно. Как в тот безумный первый раз.
Аня этого мужчину не понимала. Ей не о чем с ним было разговаривать. А когда они все же заговаривали, в основном это сводилось к тому, что он приказывал что-то. При этом смотрел на нее тяжело, словно хотел поглотить взглядом. Но иногда, очень редко, можно было перечесть по пальцам, когда ему хотелось, чтобы она обращалась к нему по имени и называла своим мужчиной. И вглядывался в нее с особой жадностью, словно хотел душу вытащить.
Он заваливал ее драгоценностями и дорогими тряпками, но все это ей некуда было носить. Ее по-прежнему никуда не выпускали за пределы тех нескольких комнат, что он определил ей для проживания.
Аня уже думала, что так теперь и проживет свою жизнь.
***
Четыре месяца прошло. Сегодня Он точно так же, как тогда, швырнул перед ней пачку документов, среди которых были ее паспорт и свидетельство о разводе.
Демидов отвернулся, поправляя запонки, и небрежно обронил сквозь зубы:
- Ты мне больше не жена.
Документы разъехались по столу, а он отошел и застыл, заложив руки в карманы.
- Собирайся, у тебя двадцать четыре часа, — проговорил, стоя к ней спиной. – И запомни. Мою фамилию ты себе не оставишь, чтобы не вздумала бегать по судам. Не надейся, что тебе перепадет хоть что-то. Ясно?
Было бы глупо сейчас ощущать боль и непонимание. Еще глупее было бы свою боль ему показывать. Он ведь никогда за человека ее не считал.