Его возраст определить было почти невозможно. С равным успехом ему можно было дать и 40, и 60. Кожа лица груба, темна и испещрена множеством глубоких мелких морщин, словно у крестьянина, всю жизнь проработавшего в поле, под палящим солнцем Андалузии.
Однако держался он элегантно, одет в темно-коричневый бархатный камзол и расшитую кружевом рубашку. На боку висела шпага с витой рукоятью, отличавшаяся от грубого арсенала прочих пиратов.
Капитан забрал ту самую, рядом с которой стояла сестра или дочка.
После того как боцман, под одобрительный хохот матросни, втолкнул их в его каюту, он резким окриком подозвал их к себе, поставив там, где в полутемной каюте находилось пятно света, проникавшего через кормовое окно. Несколько минут он молча их рассматривал. Лица женщин были насуплены, глаза слезились от порохового дыма, все еще не выветрившегося из надстройки.
После резких маневров судна, во время абордажа, помещение находилась в полном беспорядке.
Стол завален картами и навигационными приборами. Пузатая бутылка, в такт раскачивавшемуся судну, перекатывалась в лужице темного вина, источавшего запах корицы, перца и каких-то горьковатых трав. Рядом находилась низкая скамья, на которой могло разместиться пять–шесть человек, и пара вычурных кресел в колониальном стиле. Они, казалось, плыли в облаках пороховых газов, все еще струившихся по полу.
У стены поскрипывал, покачиваясь на подвесах, невообразимого размера откидной походный диван, год назад снятый с захваченного самбука мавританского бея. Сапфировый шелк его обивки наполнял каюту таинственным мерцанием, напоминавшим капитану о походном гареме азиата, по соображениям компактности, состоявшим из девиц весьма юного возраста. Несмотря на немалую численность, весь гарем помещался на этом ложе, вздрагивая и вереща чего-то, когда, насаженный на пушечный шомпол, бей разражался очередным потоком арабских ругательств.
– Приветствую вас на борту «Счастливой Долорес», – произнес капитан таким тоном, словно находился на светском рауте.
– Как зовут дам? – осведомился он.
– Хенни, София-Розина, – поочередно ответили женщины.
За дверью каюты послышался гулкий топот множества тяжелых сапог, а потом женские крики и грубый мужской смех. Капитан поморщился.
– Как проходило путешествие? – тон капитана был галантен.