И пыль... За день земля, в основном, просохла, поэтому
смог вдоволь насладиться этой слегка позабытой в последнее время
экзотикой. Сапоги враз плотным серым налётом покрылись. Но пыль
пылью, а пару раз пришлось и через глубокие лужи перебираться. Что
же здесь в непогоду творится? Непролазная грязь же получится? И об
этом красноречиво свидетельствуют подсохшие после дождя и уже
начавшие осыпаться глубокие тележные колеи с такими же глубокими
отпечатками лошадиных копыт. Правда, кое-где, наверняка в самых
грязных местах, было сделано что-то вроде деревянных тротуаров.
Просто бросили попарно вдоль забора и домишек несколько длинных
досок, уложили их на деревянные чурки.
Вот и все удобства, вся цивилизация. М-да...
Грустно как-то стало при виде всего этого «великолепия». И
как я умудрился во всё это вляпаться? А ведь времени с моего
появления здесь, в самом конце весны одна тысяча девятьсот
четырнадцатого года прошло совсем немного, всего чуть больше трёх
месяцев.
Вновь припомнились недавние события, перечеркнувшие всю мою
прежнюю жизнь. Авиационная катастрофа там, в моей реальности…
Рёв сирены, мигание красных ламп, густой дым в кабине и жилые
кварталы внизу... От которых обязательно нужно успеть увести
горящий самолёт с практически полностью отказавшим управлением. И
несущиеся прямо в лицо сосны... Спину передёрнуло ледяным
ознобом...
Очнулся я уже здесь, в госпитальной палате уездного города
Пскова в теле поручика Грачёва, тоже потерпевшего аварию на своём
допотопном аэроплане и сильно разбившего себе голову. Похоже, душа
парня не пережила такого сотрясения и покинула это тело. С тех пор
мне на память остался шрам через весь лоб. А уходящее сознание
поручика оставило на память кое-какую информацию об этом мире,
окружающей меня действительности и прожитой короткой жизни молодого
дворянина. Именно благодаря этим знаниям и полученной травме
удалось более или менее вписаться в окружающую среду. Ловил на себе
иной раз косые взгляды товарищей, потому как наверняка выбивался из
общепринятых норм поведения, не мог не выбиваться, но всё-таки
вписался. Потому и сказал, что именно очнулся в палате, а не пришёл
в себя. Шок ещё тот был. Приходить в себя пришлось долго. Но
пришёл, примирился с попаданием, с шансом на вторую жизнь, с
окружающей действительностью, с прежним сознанием... И с потерей
семьи там, в своём родном времени... Повезло и с финансами.
Очередная бессонница вывела на ночную прогулку по спящему городу,
где и столкнулся с экспроприаторами чужого добра. В результате
этого столкновения в экспроприатора превратился уже я — удалось
прихватить имущество грабителей и оставить их самих в ночи в виде
двух остывающих тел. А по- другому никак было не обойтись.
Попереживал, конечно, после такого. Остатки сознания и
щепетильности прежнего хозяина тела постоянно вступали в некое
противоречие с моим сознанием выходца двадцать первого века,
вынуждая порой совершать абсолютно, казалось бы, нелогичные
поступки. Но в конечном итоге справился с самим собой. Да, именно
уже с самим собой... А летать на древней технике неожиданно для
себя понравилось. Казалось бы архаика полная, а эмоций море. Тонкая
фанерка под ногами или вообще полное отсутствие таковой — ноги над
бездной висят, кабины, по сути, нет, крылья — страх полный, на
тонких тросиках держатся, в полёте ходуном ходят. За спиной
моторчик тарахтит, норовит в лицо отработанным горячим маслом
брызнуть. Оглядываться за спину страшно, потому что при малейшем
движении рулей хвостовое оперение скручивается. Как ещё не
отламывается? И всё это удовольствие имеем при полном отсутствии
средств индивидуального спасения. Парашютов нет! А они, авиаторы
местные, ещё и форсят, летают, не пристёгиваясь! И погибают от
такого форсу... Как представлю, так вздрогну. Но нравится до жути!
И романтики лётной профессии столько, что хоть ... г-м, ложкой ешь!
К месту пришлись мои лётные навыки из прошлой жизни — правда,
пришлось их усиленно и в короткий срок восстанавливать, моторика
тела-то другая. Но ничего— и с этим успешно справился.
Благодаря своему новому или, скорее, старому опыту быстро поднялся
в глазах товарищей и командования. Наверняка вопросы у них имелись,
но вслух мне никто ничего не говорил. А дальше, как заметили,
так и карьера сдвинулась с мёртвой точки, куда-то пошла. Посмотрим,
куда придёт.