Всякий живущий, и зверь, и человек, и даже боги, знает, что время неумолимо. Мой отец, так и не снискавший доблестной смерти в бою, одряхлел. Пришел мой черёд занять его место на носу драккара, гордо рассекающего морскую гладь. Черёд Дьярви Громогласного встать во главе хирда, отважно бросающегося в горнило битвы, не страшащегося ни оружия в руках врага, ни нанесённых им ран, ни самой смерти. Но как извилиста и тонка нить жизни в руках сестёр вирда, так горестна и печальна судьба отцов, переживших своих сыновей.
Ныне Дьярви Громогласный – мёртв. Погиб, сражённый предательским копьём среди холодных, укутанных промозглым туманом скал Нортумбрии. Осталось лишь занявшее его место безжалостное, кровожадное чудовище, скрывающееся под личиной некогда отважного воина. Так и не успевшего стать полноправным ярлом. Так и не продолжившего дело своего предка, прославленного в сладкоречивых песнях блуждающих по Мидгарду скальдов.
Ту смерть я почти не помню. В памяти осталась лишь лавина боли, раздирающая грудь, подкосившая ноги слабость, заставившая упасть на колени, и багровая волна кровавой пелены, окутавшая мой взор.
Я не услышал глас богов, не увидел, спускающихся с неба валькирий, озарённых радужным сиянием Биврёста. Лишь равнодушная, безликая тьма отрешённо протянула навстречу свои длани, опутав холодом бесчувственных объятий. И только нестерпимая боль, оставшаяся от растаявшего миража несбывшихся надежд и мечтаний, позволила мне сохранить тогда искру разума. Я ухватился за неё, словно отплывающий от берега драккар, цепляющийся за песок и гальку мелководья. Холил и лелеял, взращивая подобно ростку благословенного Иггдрасиля, пока крохотная искорка не превратилась в затопившую разум стену бушующего пламени, в котором медленно выгорало то, что было Дьярви Громогласным…
Время не знает ни жалости, ни пощады, без устали перемалывая реальность своими незримыми жерновами. Перемололо оно и тот день, когда я, как мне казалось, навсегда распрощался с жизнью, встретив смерть и упокоившись среди безразличных скал чужого края. Неслышно подкралась ночь, мягко окутывая невесомым покрывалом тьмы следы отгремевшей битвы. То, что некогда было мной, вдруг судорожно дёрнулось, с трудом сделало вдох, расправляя израненную грудь, и открыло налитые кровью глаза. Безумный звериный взгляд бессмысленно уставился в ночное небо.