Нанятый для дошкольника гувернёр-преподаватель, трепетавший от одного взгляда требовательного работодателя, так за два года и не решился открыть ему истинное предназначение легкомысленной книжки, предпочтя сломать жизнь богатенькому сыночку, нежели лишить прибыльного места себя. Всячески поддерживая начинания родителя, он вдолбил обалдевшему пацану гомеровскую «Илиаду» так, что тот и спустя четверть века в состоянии крайней невменяемости лепетал: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса», удивляя своих менее образованных сверстников. В шесть лет он мог без посторонней помощи добраться при случае из точки А в точку Б в Лондоне или Риме, изъясняясь на английском или итальянском соответственно, а, переступив окрашенный для чего-то золотой краской порог одной из первых так называемых элитных школ, знал уже таблицу умножения. Сверстники, впрочем, не оценили изысканного сочетания презрительной молчаливости с бьющей через край эрудицией и на третий день хорошенько накостыляли юному гению, не забыв помочиться для пущей доходчивости в рюкзак, по иронии судьбы, загнав обеспеченного отпрыска в знакомую папе колею изгоя. Родитель в ответ на слезные мольбы чада о помощи, уже не стесняясь, как взрослого, хорошенько обматерил сына-тряпку, поставил тому на вид жалкую физическую форму и толстый зад, посоветовав разбираться с проблемами самому. Затем последовала рутинная лекция о счастливой безмерно судьбе, которая избавила его от голодного детства и нищей юности, подзатыльник в виде красочной иллюстрации окружающего благосостояния, и отец удалился в спальню жаловаться молодой жене на её убогие гены, превратившие сильное волевое ДНК в эдакую размазню. Мама, впрочем, к тому времени стала одинаково равнодушной как к мужу, так и к сыну, сосредоточившись на удовольствиях предательски уходящей молодости, а потому давно забросила всё, что не имело непосредственного отношения к развлечению страстно полюбившейся ей собственной персоны.
Размышляя над создавшейся не слишком приятной ситуацией, Стасик прикинул, сколько времени займёт превращение изрядно полноватого, дряблого от вечного сидения за книгами тела в бойцовскую форму, нарисовал в воображении картину беспрестанных унижений на протяжении следующих пары лет и, сделав вполне соответствующие трудности задачи выводы, захватил на следующий день в школу небольшую кочергу для камина в гостиной. К постигшим его неудачам, таким образом, прибавилась репутация буйного агрессивного ребёнка, не способного контролировать приступы жестокости, так что насилу оставили в школе благодаря родительским связям, зато уж отец, видя, что устные, как говорится, формы воздействия не производят должного эффекта, решил забросить гуманистическую европейскую модель воспитания в пользу хорошо знакомого с детства солдатского ремня, которым и отходил чресла нарушителя школьного спокойствия.