Через минуту водитель, который лежал на руле, сел и уставился на нас. Лицо у него было разбито и темно от крови. От его вида у меня заболели зубы – но, когда он заговорил, я услышал, что зубы у него на месте.
– Что произошло?
– Мы попали в аварию, – ответил он.
– Малыш в порядке, – сказал я, хотя понятия не имел, как он.
Водитель повернулся к жене.
– Дженис, – позвал он, – Дженис, Дженис!
– Она в порядке?
– Она умерла, – ответил он, бешено тряся ее.
– Нет, не умерла, – теперь я сам был готов все отрицать.
Их дочь была жива, но без сознания. Она издавала какие-то жалобные звуки. Но мужчина продолжал трясти свою жену.
– Дженис! – крикнул он.
Его жена застонала.
– Она жива, – сказал я, выбираясь из машины, чтобы сбежать.
Я слышал, как он сказал:
– Она не просыпается.
Я стоял там посреди ночи, почему-то с младенцем на руках. Должно быть, все еще шел дождь, но я вообще не помню, какая была погода. Мы столкнулись с другой машиной на, как я теперь мог видеть, мосту на две полосы. Воду под нами было не разглядеть в темноте.
Когда я приблизился к той другой машине, я услышал резкий, металлический хрип. Кто-то наполовину свешивался из открытой пассажирской двери, вниз головой, в позе акробата на трапеции. У машины был смят бок, ее так сильно сплющило, что внутри не осталось места даже для ног этого парня, не говоря уже о водителе или других пассажирах. Я просто прошел мимо, не останавливаясь.
Вдалеке показались огоньки фар. Я побежал в начало моста, одной рукой размахивая, чтобы остановить машину, а другой прижимая к себе младенца.
Это оказалась большая фура, она со скрежетом затормозила. Водитель опустил окно, и я закричал ему:
– Там авария. Езжайте за помощью.
– Я не могу здесь развернуться, – ответил он.
Он впустил меня с младенцем на пассажирское место, и мы просто сидели в кабине и смотрели на разбитые машины в свете фар.
– Никто не выжил? – спросил он.
– Я не понимаю, кто жив, а кто нет, – признался я.
Он налил себе кофе из термоса, погасил фары и оставил гореть только габаритные огни.
– Сколько сейчас времени?
– Минут пятнадцать четвертого, – ответил он.
Судя по тому, как он себя вел, он разделял мою неготовность что-то предпринимать. Я почувствовал облегчение и чуть не расплакался. Все это время я думал, что от меня что-то требуется, но я не хотел знать что.