…возносятся тебе цари
И чернь: «Лета и слава!»
Свои владения узри,
О, Ингрид, се твоя держава!
– Нам нравятся ваши стихи, поэт. Опубликуйте их в каждой нашей стране.
* * *
Королева Ингрид не знала, что после помпезного и, в то же время, обыденного выхода в Парадные палаты, придворные и художники разойдутся, после того, как в обратном порядке совершат все ритуалы и обычаи. Декларирующий поэт уединится в своих роскошных апартаментах за Королевским парком, и вновь начнёт искать счастье на дне бутылок.
…апосль побед народу обещали
Мир, жизнь и спокойный дух.
За то, что мы врагу не проиграли,
Уж получили ложь, да тяжких мук.
Простояв в долгой очереди в Канцелярии Двора, он обналичил вверенную грамоту, что ему сунули в руки после того, как Королева вышла из палат, забрав лист стихов в кожаной папке. Поэт знал, что ждало его собратьев по перу, неугодных Её Величеству. Вернее, он не знал, никто не знал, куда пропал тот, что отказался писать и хотел выйти на пенсию, что случилось с юнцом, которого застали в каморке для скатертей с какой-то мелкой прислугой. Не вспомнились даже их имена, что они так стремились прославить. Крамольные мысли всё чаще посещали поэта, муза давно покинула его, а взамен неё пришла старая фурия, погоняющая его кнутом. После недавнего круиза в заморскую Сагенею он ещё больше разочаровался в Короне. За пределами широкого отеля, огороженного забором, он увидел детей, которых били плетьми за то, что те стащили что-то из мусорной свалки. Когда он хотел отнести часть своего обеда за ту грань, что разделила мир после войны, ему мягко намекнули, что политика отеля не приветствует откармливание экстернальных аборигенов. Как свиньям, он кидал за решётчатый забор куски хлеба в сторону детей, подобно вору, оглядываясь на каждый шорох.
Старуха в кресле развалилась,
В мехах, в шелках и жемчугах,
Под сорок лет в маразме билась,
Уж скипетр не держится в руках…
Вернувшись в столицу, за месяц до приёма, его призвали ко Двору, чтобы продекламировать новую оду. Как хотел он прочитать альтернативную версию, но голос совести заглушили потребности. Не только в алкоголе, в апартаментах за Королевским садом, в популярности среди молодых дам, внимание которых становилось всё ценнее с каждым годом. Как мерзко было продавать свой дар за потребности, без которых можно было обойтись. Он взглянул на свой труд, свой cri de cour, и просто сжёг его в огне догорающей свечи. Даже если к нему тогда ворвались бы Гвардейцы, следящие за ним уже два месяца, имя поэта всё равно забыто и утеряно в просторах времени. Он это знал и это его пожирало.