— Мам, ты чего? — спрашивает Маша. Она что-то чувствует и светит фонариком мне в лицо, но толком ничего не видит — положение неудобное. А я не могу сдержать слез — четырнадцать лет так не плакала, надо выпустить их, завтра буду нормальным человеком.
— Мошка в глаз попала, — привычно вру я. — Все, входи.
Внутри дом пахнет затхлостью и лимонным чистящим средством. Здесь уже год никто не живет, я думала, будет хуже. Но Кирилл, мой бывший муж, кого-то нанял, чтобы подготовить усадьбу к продаже. Он всегда был заботливым.
Втаскиваю чемодан в свою бывшую комнату. Здесь ничего не изменилось, будто музей какой-то. Тот же письменный стол с резными ножками, та же высокая металлическая кровать с тремя подушками, сложенными башней. Я оставляю две поменьше, большую откладываю на стол. Перестилаю постельное белье.
Разрешаю Машке сегодня не чистить зубы и спать вместе со мной — мы все же на одну ночь, завтра подпишем документы на продажу — и домой. Она, конечно, делает несколько прыжков на кровати, как на батуте, потом успокаивается. Приоткрываю окно, выключаю настольную лампу.
Непроницаемая темнота — даже луна не светит. Острая тишина, в которой комариный писк — будто гул пролетающего над головой самолета. Машка прячется от комаров под одеялом и вскоре засыпает. А я не могу уснуть. Лежу, не шевелясь, вспоминаю, вспоминаю и беззвучно реву.
Как же я по нему скучаю!.. Это никогда не закончится…
А еще кажется, что я никогда не усну. Но ближе к рассвету что-то во мне ломается, и реальность исчезает.
Меня будит короткий звонкий свист, аж сердце дергается. Наверное, мне снился Саша.
В комнате прохладно, пахнет сырой землей и скошенной травой — совсем не похоже на запах летнего города.
Я приподнимаюсь на локтях. Одна створка окна распахнута и прикрыта кружевной занавеской, солнечные лучи пробиваются сквозь ткань, мягкими бликами ложатся на пол.
Я сажусь на край кровати — и так же делает мой двойник в овальном зеркале в деревянной резной раме. Заспанное лицо, взъерошенные волосы. Застиранная Сашина футболка съехала с плеча.
Свист повторяется, громче, протяжнее — как и четырнадцать лет назад. Тело вмиг окатывает холодными мурашками, к горлу подбирается тошнота.
— Эй, черти! Живее! — раздается следом зычный, веселый мужской голос.
Я знаю, что не сплю.