И по ней с богатырским хеканьем вмазал киянкой Бруно.
Результатом было эхо, раскатившееся по тоннелю и вспышка криков,
преследователей, оказавшихся даже ближе, нежели мы
рассчитывали.
– Ещё раз… сынок ну давай! – Лех тоже не утерпел и, оттянув
нижний край тента, высунулся из повозки.
Второй удар был столь же громок и безрезультатен. Нацепив на
руку свой щит и достав молот, я спрыгнул на землю, приготовившись к
неминуемой схватке.
– Ну! Брунчик! Ну, миленький, ну пожалуйста, постарайся, –
умоляюще просила девушка. – Я тебя даже потом поцелую.
Крики поддержки слились с воплями преследователей и эхом и
образовали жуткую какофонию, подобную какой эти стены не слышали,
наверное, никогда. И то ли это подстегнуло здоровяка, то ли
обещание поцелуя так подействовало на слабые мозги, но третий удар
был дьявольски силён.
Чурка, служившая бойком, разлетелась в щепу, а сама морда, с
хрустом утонула в камне, почти сравнявшись с уровнем стены. По горе
пробежала дрожь и… всё. Крики радости тот час же поутихли. И стали
отчётливо слышно как цокают по камню когти вражеских химер. А через
несколько секунд они вынырнули, из-за поворота и выехали на
более-менее освещённое пространство.
Вперёд вырвался всадник на мутанте, похожем на тех, что были в
конюшне. Увидав нас, он заверещал ещё громче, хотя казалось куда
ещё-то, и пришпорил животное. Бруно, тупо смотрящий на результат
своих трудов, встрепенулся, завидев новую опасность и, поудобней
перехватив оставшийся от киянки шест, заступил им дорогу. Я
дёрнулся было вперёд, выставив перед собой щит, хотя чётко понимал,
что у пешего против верхового при таких раскладах шансов
практически нет. И в этот момент в горе что-то ухнуло.
Когда до нашего верзилы всаднику оставалось от силы пара шагов,
поднялся страшный гул. Прямо на замахнувшегося тяжёлым клинком
умбрийца, из темноты над нашими головами рухнула здоровенная плита,
начисто закупоривая тоннель. Мимо изготовившегося принять удар
оруженосца, разбрызгивая тёмно-оранжевую кровь, кувырком пролетел
истошно верещащий кусок химеры, а у его ног осталась лежать чисто
срезанная краем плиты человеческая рука, всё ещё сжимающая
здоровенный фальшион.
Словам контрабандиста, что я скоро увижу свет в конце тоннеля,
произнесённым спустя почти сутки непрерывной езды, я воспринял как
изощрённое издевательство. Не то чтобы всё это время мы провели в
полной тишине, просто прогнувшийся в Гуэне маленький ушастый
расист, неизменно портил любой разговор и даже невинное обсуждение
цветовых предпочтений, выливалось в результате в бездоказательные
заявления о тотальном превосходстве эльфов над людьми.