Половину комнаты занимало таинственное, наполненное заманчивыми предметами бюро, в которое, кроме хозяина, никто никогда не заглядывал. В углу направо стоял низкий, клеенчатый диван, служивший Семену Васильевичу постелью, затем два стола, этажерка-угольник и около окна – огромное старомодное кресло, обитое клеенкой. Вот и все…
Другая комната в два окна называлась «залой», там стояли диван и два кресла, обитые тиком, маленькое фортепиано, рядом – старинный бикс, по стенам – разные картинки, под потолком, вблизи окон, – множество клеток с птицами, а на окнах – цветы, именно плющи, которые обвивали окна и тянулись по стенам.
Самым уютным уголком этого дома была кухня, в ней и обедали хозяева. Что это была за кухня! Такую кухню можно иметь только там, где нет прислуги. Два окна ее выходили в хозяйский сад, и весною, как только распахивали окна, ветки сирени уже тянутся лиловыми и белыми цветочками, они будто просятся в букеты и распространяют тонкий, нежный аромат.
В стороне стояла плита под черным колпаком, большая ширма отгораживала кровати хозяек; в углу – массивная божница с двумя горящими лампадами, вблизи нее – полукруглый комод с медными ручками, немного подальше – большой дубовый стол… Все полки с посудой оклеены вырезанными из бумаги белыми, затейливыми фестонами; на окнах – белоснежные занавески; часы-кукушка, которая, выскакивая, куковала каждый час; везде чистота, порядок, и на всем – печать заботы и домовитости… Сейчас было видно, что здесь за всем следит с любовью внимательный глаз хозяев.
Очевидно, тут жили люди на крошечные средства, но в обстановке их не чувствовалось крайности, а безукоризненная чистота и безыскусственность даже делали этот уголок привлекательным. Каждая вещь служила тут много-много лет. Все было чинено и перечинено руками хозяев; тут вещи считались друзьями – старыми, милыми, которыми дорожили и которых любили, и с которыми было связано много воспоминаний, как будто с одушевленными предметами. Вот маленький, круглый, как шарик, самовар, – кран его давно сломан и восстановлен из какой-то белой, кривой палочки, а на крышке, вместо шишечек, – две синие бусы. Вот черный фаянсовый чайник, с оловянным носком… Корзинка с крышкой, в которой Агния носит провизию, – вся в жестяных заплатах, а ручка ее обмотана красным лоскутом… Склеенные тарелки, собственного изделия ширма, собственной работы одеяла… Да если начать перечислять весь труд, все поправки, то, пожалуй, каждая вещь в этом мирном жилище выдвинулась бы вперед и много рассказала бы о своей долгой службе и о том, сколько забот и любви видела она от хозяев…