Подозреваю, что он уже давно так много не говорил.
– И вы здесь…?
Я никак не могла заставить себя произнести слова о самоубийстве. Но он понял меня и без слов.
– Нет, здесь я уже не пытался.
– Пытались раньше?
И кто меня за язык тянул?
– Оставьте. На этот вопрос я не ответил даже психотерапевту.
– Становится очень холодно. Все-таки такой ледяной душ я принимала впервые в жизни. Надо идти домой, – сказала я, вставая со скамейки. – Вы тоже весь мокрый, так можно и воспаление легких схватить. Зайдете обсохнуть и попить горячего чаю.
Я даже не спрашивала его, а просто говорила как о непреложном факте.
– Похоже, это становится доброй традицией, – усмехнулся Кирилл, впрочем, особой радости и веселья в его ответе я не заметила. И не поняла, согласен он или нет. Все-таки скорее да, чем нет. Иначе зачем тогда упоминал о традиции?
– Расскажете свою историю? – спросила я, когда мы снова сидели на моей кухне. Мефистофель, как я и мечтала, устроился у меня на коленях, в руках у меня была чашка горячего чаю.
– Не думаю, что это будет увлекательно. Может, лучше вы?
Я замолчала и долго не решалась нарушить возникшую тишину. Вот так взять и рассказать ему все? Но, может, это для меня шанс выговориться? Я ни с кем не делилась своей историей, а он скоро уедет отсюда. Я набрала воздуха и начала свой рассказ.
– В один прекрасный майский день, когда вокруг были разбросаны ковры желтых одуванчиков и зацветала сирень, родилась одна маленькая девочка, которую ждала только одна мама, – начала я. – Ее папа никогда не жил с ними, и долгое время она считала его утонувшим, пока он на самом деле не умер. Девочка росла в любви, маминого обожания и бабушкиной ласки было ей вполне достаточно. До определенного возраста она считала себя центром Вселенной. Уже потом, позже, ей пришлось пережить крушение своего мира, но большая часть детства была вполне счастливой. Росла она любознательным и любопытным ребенком. Любила читать, играть с подружками и сочинять истории. Она мечтала стать писателем, когда вырастет, а еще мечтала научиться кататься на коньках. У всех ее подружек были коньки, а у девочки не было. В то время их было практически не достать. Как-то сердобольный сосед принес ей какие-то страшные мужские коньки, на пару размеров больше, чем нужно. Девочка попыталась их надеть, вышла из дома, кое-как дошла до первого дерева, шкандыбая в неудобных ботинках, проплакала, обняв то ли липу, то ли ясень, а потом сняла коньки и босиком вернулась домой, уже больше никогда не пробуя встать на них.