И ведь вцепится, пожалуй… и неведомо, за кем тут будет верх…
Серый открыл глаза и насторожил уши, но голову с лап не поднял, словно говоря – чего на пустом месте беспокоиться?
Невзор озадаченно остановился – хорош он будет, если увидят, как он дерётся с девчонкой…
– Да брось ты, – сказал он неуверенно…
Она, наконец, улыбнулась, но как-то неуверенно, словно её много и жестоко обижали… и теперь она боится верить людям… возможно, так оно и было.
– Меня Невзором зовут, – сказал он, всё ещё колеблясь, говорить ли правду иль всё же поостеречься. – Говорят ещё, будто я – сын гридня Несмеяна…
– А здесь чего делаешь? – всё ещё недоверчиво спросила девчонка. Она опустила руки, и тут только Невзор заметил, что из её кулака торчит длинное лёзо чуть изогнутого ножа.
Ого! А пчёлка-то с жалом!
Зато уж точно не нежить – куда нежитижелезное оружие в руках удержать?
– Иду, – фыркнул он. – Мне к Нарочи надо.
Несколько мгновений девчонка разглядывала Невзора, потом решительным движением спрятала нож. Видимо, поверила. Серый опять закрыл глаза, уши пса снова обвисли.
– Меня Красой звать… говорят, я была дочкой Неклюда-огнищанина…
Невзор вмиг ухватил главное.
– Была?! – вырвалось у него. В следующий миг мальчишка прикусил язык, но было поздно – лицо девчонки скривилось. Но миг – и она справилась с собой.
– Была – кивнула она почти спокойно, и голос её почти не дрожал… – Потому как нет его больше…
Новик закусил губу.
– Сбеги мы, – добавила девчонка. – От Плескова…
Невзор молчал. Вспомнились рассказы отца про то, как провожал в эти вот самые края плесковских сбегов, как на Нарочи поселились… мог бы и раньше вспомнить, память-то не вовсе дырявая. Вот небось на том самом берегу отец с Витко братались, кровь смешивали два года тому. Так вот кто эта девчонка!
Вспомнилась тишина в вёске. Что, неужто за два года ни в едином доме ни единого пса не появилось? Странные какие-то…
– Ладно, – бросила Краса, опустив голову… – Ты на меня не сердись, Невзоре? Есть хочешь, небось?
И когда это вой отказывался от еды? И Невзор, хоть и не вой ещё, а тут же ощутил, как у него бурчит и тянет в животе, и вспомнил, что в заплечном мешке осталась только горбушка зачерствелого хлеба и ломоть копчёного сала, а бежать ещё весь день.
Но просить еду у сбегов, которые сами с хлеба на квас перебиваются… Совесть не дозволяла.