– А то со мной пошли, – позвал Христофоридис.
Толян ухмыльнулся, показывая – шутку оценил.
– Ты лучше скажи, семья, спиногрызы есть? – не отставал он.
Как раз в этот момент отца с налета боднула в бедро девочка-торпеда Варя:
– Папоська, пойдем!
– Ой, какая мартышечка, – умилился Толян.
– Сейчас, мой золотой, – наклонился к дочке Эсхил, и Варя унеслась быстрее, чем появилась.
Пытаясь подъехать к коробу строящегося храма, в узком проулке кряхтел самосвал.
– А может, по пиву? Не убежит церковь твоя, – снова попробовал оживить диалог Кишканов.
– Потом, – обнадежил Эсхил.
Авдеев поддержал друга кивком.
– Чё у вас моськи-то такие кислые? – презрел наконец условности Толян.
Христофоридис крепко взял его за рукав:
– Ты почему мать бьешь, подонок?
– А-а-а… – Захмелевший собеседник недобро глянул на Петра. – Это не я – это водка проклятая.
Эсхил с силой ткнул Толяна пальцем в грудь:
– Тебя, гаденыш, посадить надо!
– Мать не даст, – возразил Толян так горячо, как будто сам, дай волю, освободил бы общество от этого мерзавца Кишканова.
– Тогда в ЛТП сдать! Петше, у нас сейчас ЛТП-то есть?
– Только по решению суда, я узнавал, – развеял Толян и этот мираж.
Эсхил задумался. Пожилая дворняга вернулась и привела с собой еще трех таких же. Пристроившись поближе к люкам теплотрассы, собаки сибаритствовали, довольно поигрывая бровями. Через опустевший церковный двор торопливо прохромал дед в штанах с заплатами. Петр машинально отметил, что уже много лет видел заплаты только на картинках.
– Это Валентин, – перехватил взгляд друга Эсхил. – Кстати, бывший муж бабы Клавы, мне отец Даниил еще в первый приезд рассказывал. В сорок первом году Валентину пятнадцать лет было, он на фронт убежал. Воевал, в плен попал. В Германии на мебельной фабрике работал: сначала табуретки делал, потом гробы. Когда баба Клава его бросила, он в храм попросился, так и живет здесь уже много лет, по хозяйству работает.
Валентин вошел в свою сторожку и тут же вышел с лопатой для уборки снега. Неплотно прикрытая дверь распахнулась, он вернулся – захлопнул получше, но за несколько секунд Авдеев успел увидеть все, что стяжал в мире этот человек: лежанку, печку, стул, стол, стопку книг на столе, иконы.
Пройдя на теневую часть церковного двора, Валентин стал сгребать снег.
– Шел бы ты работать, Толян. – Христофоридис кивнул на ворочающийся в проулке самосвал. – Везде объявления – на стройках водители нужны.