ОГАСТ. Если бы люди действительно знали людей, кто бы тогда женился?
ЛУПИ. Их убили индейцы, говорили одни. Или какая-то тварь из озера. Индейцы думали, в озере что-то живет. Вылезает на берег и сжирает тебя. Может, бог. Призраков там всегда хватало.
ОГАСТ. Такая симпатичная девушка, сидит здесь под дождем. Ты простудишься.
ЛАВИНИЯ. Может, я хочу простудиться. Может, я хочу умереть.
ОГАСТ. Может, ты и хочешь, но не в дождь. Никто не хочет умирать в дождь.
ЛУПИ. Мне нравится выходить под дождь в жаркий летний вечер. А в другое время дождь нехорош. Под ним мерзнешь. В такое время я предпочитаю спать в подвале отеля-пансиона «Цветы» на старой кушетке под лоскутным одеялом, в окружении пачек «Сэтеди ивнинг пост». Утром тебя окружают запахи дождя, кофе и свежевыпеченного хлеба, и ты слышишь, как течет вода, а наверху, где накрывают стол, синий фарфор постукивает по синему фарфору. И эти старые вазы с нарисованными яблоками. Я люблю эти старые вазы. Могу вечно смотреть на яблоки.
БЛЕЙН. Ты идешь к доктору Макгорту или я оттащу тебя к нему за волосы.
ЛУПИ. И мне нравится утро, полное воробьев и запахов конского навоза и сена. Сено заставляет меня чихать, словно кто-то проходит по моей могиле.
ЛАВИНИЯ. Это не про чихание. Про мурашки по коже. Когда кто-то проходит по твоей могиле, по коже бегут мурашки. При этом не чихают.
ЛУПИ. И воробьи говорят со мной. И конский навоз пахнет, как Бог.
ЛАВИНИЯ. Бога нет дома. Я постоянно прошу передать ему, что хочу с ним связаться. Он никогда не откликается.
ЛУПИ. Кто-то чихнул, и гора пианино рухнула на Вилли и Миртл. Искусство жестоко, а Бог пил кофе с дьяволом.
БЛЕЙН. Я переговорил с Огастом Баллатайном.
ЛАВИНИЯ. Повезло ему.
БЛЕЙН. Он согласен жениться на тебе.
ЛАВИНИЯ. Из доброты сердца. И за небольшую мзду.
БЛЕЙН. Он признает ребенка своим.
ЛАВИНИЯ. Это поступок.
БЛЕЙН. Он хочет все сделать правильно.
ЛАВИНИЯ. Так он это называет?
БЛЕЙН. Я называю это наилучшим выходом из постыдной ситуации. Я называю это спасением моей дочери от клейма «городская шлюха».
ЛУПИ. В темноте город принадлежит мне. Я заглядываю в освещенные окна домов, словно вижу множество сцен, на которых разыгрываются разные пьесы. Персонажи перемещаются из комнаты в комнату, из дома в дом, из одной пьесы в другую. Все равно, что читаешь большой, толстый, невероятно сложный роман, который не закончится до твоей смерти.