Картина 1
«Бродячая собака»
(Сентябрьский вечер в 1941 г. в Ленинграде (ранее и позже Санкт-Петербург) во время нацистского авианалета. Вой сирен и разрывы бомб. Подвал, кутающийся в тени. Тут и там круглые деревянные столики и стулья, зеркала, в глубине сцены чуть поднятая платформа. Два человека осторожно спускаются по лестнице справа и проходят через низкую дверную арку внизу. БОРИС ТОМАШЕВСКИЙ, 51 год, литературовед, и АННА АХМАТОВА, поэтесса, по-прежнему стройная и прекрасная. По ходу пьесы она будет становиться моложе, потом старше).
ТОМАШЕВСКИЙ. Спускайтесь. Тут хоть какое-то укрытие. (АННА проходит через дверную арку). Осторожно, не ударьтесь головой. Как вы?
АННА. Я бы спросила об этом Луну.
ТОМАШЕВСКИЙ. Думаю, вы слегка плохо соображаете.
АННА. Весь город такой. Люди входят и выходят из моей квартиры. Они думают, что это мужской туалет. Но я не могу их винить, потому что на двери табличка: «МУЖСКОЙ ТУАЛЕТ».
ТОМАШЕВСКИЙ. Вас ударило по голове кирпичом.
АННА. И они таскают столовые приборы. Я прятало вилки и ложки в своих галошах. Теперь суп воняет грязными ногами. А что мне делать? Я – поэтесса. Неужели кто-то думает, что я буду есть суп пальцами?
ТОМАШЕВСКИЙ. Тут много стульев. (Усаживает ее). Посидите и немного успокойтесь.
АННА (тут же встает). Я должна сидеть в продуваемой насквозь комнате, пить водку стопками, тогда как незнакомцы шастают взад-вперед весь день и полночи, и доносчики прячутся в сырости под обоями, как жабы, записывая все, что я говорю. Вы это не упустили, товарищи? Хорошо меня слышите, жалкие маленькие хорьки? Или мне пердеть громче?
ТОМАШЕВСКИЙ (усаживая ее вновь). Пожалуйста, постарайтесь успокоиться и не вставайте больше. У вас, возможно, сотрясение мозга.
АННА. Посмотрите на все эти зеркала. Я жила в столь многих зеркалах.
ТОМАШЕВСКИЙ. Тут полно столов, стульев и зеркал. Те, кто здесь жил, похоже, любили сидеть в подвале и смотреть на себя. А вот старый фонарь. Готов спорить, кто-то принес его сюда, чтобы не спотыкаться на каждом шагу.
АННА. Насилие и похоть. И предательство.
ТОМАШЕВСКИЙ (зажигает фонарь). Да будет свет.
АННА. Этот сукин сын Кутузов[1] походя лишил меня невинности. Он был такой красивый, такой элегантный, такой холодный и абсолютно самоуверенный. Он пугал меня до смерти, но я не смогла оторвать от него свою душу. Я отравлена на всю жизнь.