Но «наш народ – не тетеря, чтоб кормить его с ложечки», говоря словами поэта Вознесенского. Мы должны и можем взглянуть на собственную историю, не вслушиваясь ни в змеиное шипение, ни в звуки льстивых речей.
Мы имеем право с высоты исторического опыта критически взглянуть даже на «святая святых» русской литературы – графа Л.Н. Толстого, чей роман наряду с фильмом «Гусарская баллада» является основным источником информации о войне 1812 года. Хотя есть масса материалов (например, истории гусарских полков), которые были проигнорированы как царской, так и советской историографией.
Мы погружены в «промасоненную» литературу и трактовки исторических событий. Поэтому нам трудно выбираться из морока хитроумных построений, антирусских в своей сущности. Но надо. Иначе нас вновь и вновь «наступят» на те же самоубийственные грабли.
Так вот что писал о Толстом бывший офицер русской армии: «Сколько тонкого хлада, развращения, отравы, неустойчивости проливается в человеческую душу… При авторитетности Толстого, при широкой распространённости его книг, при русской покорности пишущим талантам – в этом разлагающем смысле «Война и мир» стоила хороших тысяч революционных прокламаций».
«Школой отрицания и унижения истории под видом новой её оценки» назвал роман друг Пушкина Пётр Вяземский, проживший долгую жизнь (1792-1878). Роман Толстого, как известно, был закончен в 1869 году. В январе 1871 года Толстой отправил Фету письмо, в котором признавался: «Как я счастлив… что писать ДребеДени многословной вроде „Войны" я больше никогда не стану».
«Толстовская мораль обезоружила Россию и отдала её в руки врага» – к этому выражению Бердяева нечего добавить: тонкие искажения, талантливые извращения и злобная мелочность были продиктованы не только человеческими качествами «матёрого человечища», но и БОЛЬШИМ ЗАКАЗОМ внутренних и внешних врагов России. А иностранцы раздувают его потому, что и представить себе не могут, что человек может так искренне ненавидеть свою родину и свой народ, а потому смотрят на Россию «толстовскими» глазами и радуются в своих «прекрасных франциях» и «старых добрых англиях».
«Меня очень радует, – писал Л. Толстой 7 марта 1905 года некоему Верксхагену, – что я, сам того не зная, был и есть масон по своим убеждениям. Я всегда, с самого детства, питал глубокое уважение к этой организации и думаю, что масонство сделало много добра человечеству».