Бог есть любовь (Ин. 4,8)… Это самые прекрасные, самые вдохновляющие слова, которые когда-либо звучали или были записаны на бумаге. Не тиран, не преследователь, карающий за все совершенные нами когда-то проступки, прегрешения и даже преступления, а Любовь. Но что же такое эта Любовь в своем существе? Какая она, как ее увидеть, узнать, ощутить?
Быть может, это те мгновения, когда мы радуемся и ликуем, словно дети, когда каждое мгновение переживается как некий дивный дар? Когда сбываются наши самые сокровенные желания и мечты? Или наоборот, когда мы, достигнув самого дна бездны отчаяния, вдруг избавляемся от беды, болезни, скорби – нечаянно, совершенно неожиданно?
Да, и в эти мгновения тоже, но только отчасти, в какой-то очень малой, ограниченной способностями нашего восприятия мере. Ограниченной нашим легкомыслием, нашей занятостью текущим моментом и самими собой.
А когда еще? А еще…когда мы приходим в храм в Страстной Пяток и замираем вдруг перед Распятием, точно увидели его впервые. Замираем, потому что потрясает до глубины души то, что прежде едва скользило по самой поверхности сознания. Этот Крест… Этот терновый венец на главе… Эти капли крови… Эти руки и ноги, пронзенные гвоздями… Все это – самое потрясающее, самое полное и самое ясное откровение того, что есть Божия любовь, ее свидетельство, ее явление.
Нет единого ответа на вопрос, почему Господь избрал именно такой путь нашего спасения, да и кто мы, чтобы требовать этого ответа, откуда у нас на него право? Но мне самому все же особенно близка мысль о том, что Господь желал показать нам: нет ничего, на что Он не был бы готов ради нас пойти, какое бы это ни было уничижение, какое бы это ни было страдание, какая бы это ни была боль.
Чтобы мы поверили, что действительно так бесконечно дороги Ему. Чтобы поняли, что никого у нас нет ближе. Чтобы не отчаивались и не унывали, когда наши грехи делают нас противными даже самим себе. Ему мы никогда не противны, даже когда противимся, потому что именно о противящихся и больше того – распинавших – звучали слова со Креста: «Отче, прости их, не ведают, что творят» (см. Лк. 23,34). И руки, на Кресте простертые, не что иное, как объятия, всему миру открытые, – не избранным, а каждому человеку в нем.
Мы жестокосердны и хуже того – равнодушны. Наши души становятся пустыми и бесплодными от наших грехов. Мы чувствуем холод и враждебность окружающего мира, который делаем таким сами. И нам не спастись, если наше столь же холодное и враждебное сердце не согреет любовь. Такая, какой не найти человеку у человека, такая, в истинности которой мы не усомнимся, такая, которая никогда не прекратится, что бы мы для этого ни делали, ни творили. Такая, Которую мы видим распятой на Кресте.