–– Сын женился, а детей у молодых нет. Не отдашь ли младшего? Все же и вам легче, и мальчонке у нас будет хорошо. Вырастет в любви и ласке.
В те времена такие уговоры были вполне обыденным явлением, тем более мать, меня усыновившая приходилась нам дальней родственницей. Отец, рассказывали, подумал и ответил старику:
–– Бери! Все же мы родственники теперь и живем недалеко друг от друга. Буду видеть, как сын мой растет. Считай, он у меня на глазах человеком станет.
Рядом с родной моей семьей в маленьком амбаре жил старик Тихон, который много лет спустя, рассказал, как меня, трехмесячного, укутанного в заячье одеяльце, положили в тымтай11 – посудину для рыбы. Эту импровизированную люльку отец верхом повез за десять километров в новую семью сына Куйусутар Уйбаана и моей матери Матрены Семеновны Томской. С тех пор, как она вынула меня из корзины и развернула заячье одеяльце, мы стали самыми близкими и родными друг другу людьми. Тонгсуо22… Так из-за носа с горбинкой, меня любя прозвали в новой семье…
Глава 3. Счастливчик
Я много раз бывал на грани жизни и смерти. Наверное, каждый, кто прошел через пламя войны может сказать тоже самое. Но Безносая начала преследовать меня гораздо раньше, чем Гитлер напал на Советский Союз. Старуха с косой подстерегала меня еще в самом раннем детстве…
Маленьким я часто болел. Здоровых детей тогда, считай, и не было. Бытовые условия оставляли желать лучшего, медицины на селе не существовало. За первые три года жизни я был на грани между жизнью и смертью ровно три раза.
Сначала была эпидемия кори. В тот год умерло столько детей, что в церкви окрестили в одно время двенадцать детей из всей округи. Мы с Анисией Дмитриевой, с которой родились в один день, в один день и крестились, а позже еще и учились в одном классе. Родители не раз вспоминали обстоятельства, при которых нас крестили, как умирали один за другим дети от эпидемии, а мы выжили… Это было первым испытанием для моих новых родителей.
Ослабленный перенесенной корью, я в скором времени подхватил новую напасть – воспаление легких. Мать потом не могла без слез вспоминать, как не отходила от моей кроватки ни на шаг, стерегла мое прерывистое тяжелое дыхание, шептала про себя заговоры и молитвы.
А мне становилось все хуже и хуже: я таял, сгорал, как свечка и близким пришлось смириться с этим, они приготовились проститься со мной навсегда. Мама горевала и днем, и ночью, оплакивая меня еще живого…