Голос продолжает бубнить, и передо мной в красках и образах предстает все, что я успел натворить в этом мире. А натворил я немало.[1] Мне становится нестерпимо стыдно, и губы невольно начинают шептать молитву:
– Пресвятая Владычица моя Богородице, святыми Твоими и всесильными мольбами отжени от меня смиренного и окаянного раба Твоего уныние, забвение, неразумение, нерадение, и вся скверная, лукавая и хульная помышления от окаянного моего сердца и от помраченного ума моего; и погаси пламень страстей моих, яко нищ есмь и окаянен. И избави мя от многих и лютых воспоминаний и предприятий, и от всех действ злых свободи мя…
– Валериан?!.
Мой шепот пробудил девушку, она смотрит на меня испугано. Какие большие у нее глаза! И красивые…
– Здравствуй, Оленька!
– Слава богу! Узнал, наконец.
Оленька склоняется и прижимается к моей щеке своей. Затем целует меня.
– Колючий! Прикажу тебя побрить.
Она выпрямляется и смотрит на меня с улыбкой. В ее взоре… Не помню, когда в последний раз на меня смотрели с такой нежностью. В глазах начинает щипать.
– Что ты?!
Извлеченный из рукава платочек аккуратно промокает влагу в уголках моих глаз.
– Это от радости, Оленька. Счастлив тебя видеть.
– И я счастлива. Как твоя рана?
– Ночью сильно болела. Но я исцелил себя. Вот! – вытягиваю руку. Над ладонью появляется и спустя несколько мгновений исчезает золотисто-зеленоватое свечение. – Помнишь, как лечил тебя?
– Конечно! Я все помню, – кивает она и краснеет: – Тебе было больно, а я спала.
– Я могу исцелить себя сам.
– Все равно стыдно, – крутит она головой. – Плохая из меня сиделка.
– Не убивайся так. Ты здесь, а для меня это лучшее лекарство.
Ее щеки розовеют от удовольствия.
– Ох, Валериан! Напугал ты меня. Сначала это ранение. А вчера… Ты говорил так странно. Называл себя Ивановым, майором медицинской службы Российской армии. Какой майор? Нет в армии такого чина.[2] А еще утверждал, что у тебя взрослая дочь, которая учится в Московском университете…
М-да, снова накуролесил.
– И меня не узнал. Загряжский упредил меня, что после ранения в голову человек может вести себя странно. Славно, что ты оправился, а все сказанное вчера не более чем бред.
Глаза ее смотрят испытующе. Объяснение готово, стоит мне кивнуть, и Ольга обрадуется. Досадный прокол спишут на ранение и забудут. Мы вернемся к прежним отношениям. Но я не хочу ей лгать. Без вранья прожить невозможно, даже стремиться к этому не стоит. Врачей специально учат лгать – почти как артистов. Это необходимо – в ряде случаев больным не следует знать правду. Хороший врач врать умеет, чем и пользуется. Совесть его не мучит. Вранье входит в привычку, и используется не только на работе – профессиональная деформация личности. Все врачи циники, и я – тоже. Без этого не выжить. Но Ольге я врать не хочу, да и глупо. Она не забудет того, что слышала. Придет время, сопоставит с другими фактами… Девочка умная. Надо сдаваться.