Я его понимаю. Хворь, опустошившая за последний месяц один из наших портовых городов, привела к карантину и массовым смертям. Мой отец во имя помощи своим людям или во имя науки, а может, того и другого сразу, подолгу оставался с больными в надежде найти вакцину. Он рисковал своей жизнью в погоне за знаниями и раньше, но только в этот раз проиграл. А сейчас, сейчас он хочет моего прощения. Я пытаюсь сказать ему, что все будет хорошо, что лекари, может быть, все же найдут способ спасти его, но ложь застревает в горле. Вместо этого я смотрю в его затуманенные глаза и шепчу:
– Я знаю. Знаю, что уже поздно, отец. Ты должен отдыхать.
Но он качает головой, стискивает зубы крепче и моргает, пытаясь сфокусироваться.
– Я хочу, чтобы ты… осталась здесь, когда меня не станет. Останься в замке.
Он говорит это уже не в первый раз. Моя жизнь годами была ограничена нашим замком и островом, на котором он стоял. Уже давным-давно я перестала задаваться вопросом, когда смогу уйти отсюда. Я узнала, что можно стоять на открытом воздухе, на ветру, развевающем волосы, и все равно задыхаться. Узнала, что можно приказывать другим, но все еще быть узницей.
– Ты должна остаться, – слова прерываются приступом кашля. Прислуга бросается вытирать с подбородка отца кровь и слюну. – Оставайся здесь. Тут безопасно. Обещай мне.
Видимо, болезнь окончательно затуманила его разум. Если я никогда не покину это место, я не смогу исполнить того, что от меня требуется. И я никогда не поверю, что мой отец действительно хочет, чтобы я стала своей собственной заложницей, запертой в этих стенах вопреки клятве, которую я сама себе дала. Но, по всей видимости, я ошиблась. Он крепко хватает меня за плечо, пытаясь приподняться. И даже несмотря на слабость тела, хватка его пальцев оказывается болезненной.
– Пообещай мне, Адерин. Ты же знаешь, как я люблю тебя. Все, чего я хочу, – он болезненно задыхается, – это защитить тебя.
– Я знаю, что ты любишь меня, отец. Я тоже тебя люблю.
Но дать такое обещание я не в силах. Мне не хочется лгать.
К счастью, он не замечает моего молчания и опускается на подушки. Его веки дрожат каждый раз, когда раздается звон часов, отбивающих час за часом.
– Хорошо. Я надеюсь, однажды ты поймешь. И еще… твоя мама…
Слова тают в тишине.
– Отец? Что ты хотел сказать? Пожалуйста, если есть хоть что-то, чего ты не сообщил мне, хоть что-то…