Жиханара кивнула головой и отправилась по тихой улочке, причитая и всплёскивая руками:
– О моя повелительница, ваш норов погубит вас! Горе на мою старую голову, господин Ибрагим, не могу я уберечь вашу дочь от неразумных поступков! Об одном молю Аллаха Всемилостивого, пусть отвратит он худшее!
Река, бегущая среди огромных валунов, поблёскивала своими крутыми боками в серебристом свете луны. Гаухаршад заворожённо глядела на тёмную воду, которая манила своей не умолкавшей бесконечной песней. Девушка присела на траву, хранившую прохладу ночи, и поёжилась:
– Присядь же со мной рядом, юзбаши, мне холодно.
В её голосе прозвучал не приказ, а жалоба ребёнка, нуждающегося в ласке и тепле. Турыиш опустился на траву. Он старался не касаться девушки, но она вдруг сама потянулась к нему, тесно приникла к горячей груди мужчины, обвила крепкую шею руками, так что не вырваться, не уйти из сладостного плена. У него перехватило дыхание, а Гаухаршад всё не разжимала своих рук.
– О, как мне желанны твои объятия, – сонным голосом пробормотала ханбика. – Коснись же моих губ поцелуем, хочу познать блаженство, которое сводит с ума. Не отвергай меня. Дай насладиться тем, что зовётся любовью.
– Госпожа… – Он едва переводил дух.
– Молчи. – Она коснулась мимолётным движением руки его губ и отдёрнула ладонь, словно обожглась. – Я так хочу!
Гаухаршад засмеялась лукаво, кокетливо качнула головой:
– Ты боишься греха, но разве не сказал один поэт: «Пусть я грешник, но мудрые грешных прощали, // Ведь имели они снисхожденье к греху…»
– Я не греха боюсь, госпожа, – с печалью отозвался Турыиш. – Боюсь той ненависти, что родится в вашем сердце, когда я покорюсь вашей мимолётной слабости. Вы созданы не для меня. Вы – вершина скалы, а я лишь трава у вашего подножья. Вы – драгоценный камень, сияющий в лучах яркого светила, а я – презренная медь, которая никогда не осмелится стать вашим обрамлением.
Гаухаршад откинула чадру прочь. Турыиш глядел и не мог отвести взгляда от блестевших в ночи глаз, насурьмлённых ресниц и сходящихся бровей, от слегка раскрытых уст девушки.
– И ты откажешь своей госпоже? – медленно протянула она. Руки девушки вскинулись вверх, высвобождая пышные волосы из плена многочисленных заколок и звенящих украшений. – Ты же говорил, что я красива. Разве я не желанна тебе, разве не видишь во мне женщины?