А девушки и вправду были необычными для наших широт – чистые, ухоженные, культурные, появившиеся здесь, казалось бы, по какому-то недоразумению.
– О да, извините, это я вашей собачке. – ответил я – Она у вас очень милая!
– Это чихуахуа – ответила брюнетка.
– Чихуа… что? – переспроси я.
– Чихуахуа! Вы что, чихуахуа не знаете? – вмешалась блондинка и засмеялась.
– Нет, не знаю – с наигранной трагичностью ответил я, и, присев, попытался приманить собачку.
Я щелкал пальцами, говорил «кис-кис», цокал языком, демонстративно принюхивался к содержимому своих карманов – все было тщетно. Собачка меня принципиально игнорировала, а потом с важным видом справила нужду у ближайшего дерева.
– Дай я тебя обниму! – крикнул я и с распростертыми руками кинулся за собачкой.
Собачка уже почуяла навязчивый интерес с моей стороны и стала убегать. Хорошо, что поводок был длинный. Она время от времени оборачивалась, рыча на меня и скаля свои маленькие зубки.
Девушки смотрели на нас с собачкой и смеялись, прикрыв рты, я дурачился, собачка была близка к нервному истощению, все были счастливы. Вдруг над самым моим ухом прохрипел резкий голос:
– Это что еще за клоун!
Я обернулся. Возле меня стоял седовласый мужчина средних лет с прической коротким ежиком, в дорогом костюме с отливом. А рядом с ним стоял еще один – черноволосый, примерно моих лет, гладко выбритый, с солнцезащитными очками на лице, в джинсах и полосатой рубашке. Ну очень суровый тип.
– Ты что здесь забыл? – спросил суровый с хрипотцой.
– Я, это… Вот с собачкой играл – ответил я с виноватым видом.
Девушки прыснули от смеха.
– Вот и пиздуй отсюда – коротко ответил седовласый, не дрогнув ни единым мускулом на лице.
Ну что ж, так бы сразу и сказали. Дочери они или любовницы, мне-то какое дело. Настроение было слишком хорошее, и я пропустил явную грубость мимо ушей.
– Да ради Бога! – великодушно произнес я, разводя руками.
И уже собирался пойти дальше, но тут жизнь решила мне преподнести еще один урок.
– И засунь своего бога куда-нибудь подальше… – сказал седовласый.
А потом еще и добавил вслед какую-то мерзость, циничную, непристойную и богохульственную, мерзость, которую мне и по сей день не хочется ни повторять, ни вспоминать.
Я озверел.
Я почувствовал себя, словно меня при полном параде, в смокинге и бабочке, окатили ведром помоев…