За окном было темно, и ночь покрыла холмы и ложбины – бывшему советнику пригрезилась широкая узорная кровать и любящая жена под одеялом; хотя, брак был неудачным – они жили как кошка с собакой: он постоянно на нее гавкал, а она в ответ шипела. Из всех ее подарков, что сейчас были при нем, – мягкие пушистые тапочки, которые он потерял на следующий же день. Меж тем, рассеянным господина Остермана все же не назовешь – и он всегда с умопомрачительной детской грустью вспоминал о своих пропажах.
Зато господин Паркинсон не унывал – его вообще невозможно было чем-нибудь напугать, а тем более такой прозаической штукой, как тюрьма – он бы и там приспособился: ведь живет-то он просто так и никак иначе.
Режиссер стал набивать табаком трубку – и господин Остерман удивился такой беспардонности – ведь курить-то в вагоне не разрешалось. Однако, это ничуть не заботило господина Паркинсона, потому что от рассказанного им неприличного анекдота все засмеялись, а бывший советник обронил что-то насчет пошлости. Тогда господин Паркинсон забрался на сиденье и с торжественным видом спустил штаны – ему долго аплодировали и улюлюкали; лицо же господина Остермана залилось густой краской, и он даже сделал замечание, что, мол, непорядочно так себя вести в общественных местах – господин Паркинсон лишь хихикнул в ответ. Тут к режиссеру подошел студент, чья одежда ограничивалась трусами и галстуком, и они стали смачно целоваться и водить друг дружке по ягодицам потными руками.
Рассерженный царский советник попытался вскочить, но неудачно зацепившись за торчащий из окна гвоздь, поранил руку и разорвал пиджак – он опустился на место и чуть было не заплакал. Тотчас к нему подпрыгнула молодая девица с бинтом в руках и стала его успокаивать – она безостановочно мотала головой, а потому ее слова рассыпались направо и налево, и господин Остерман ничего не мог разобрать, хотя говорила она очень четко, и советнику даже показалось, что раньше она работала диктором центрального телевидения и всесоюзного радио. Она покатилась со смеху, глядя, как господин Остерман изображает тяжелобольного, – советник заулыбался в ответ и даже посадил ее к себе на колени, чтобы она и в самом деле не упала, ибо ноги ее тряслись не меньше рук и вся она была крайне неустойчивой. Они стали смотреть в окно – был вечер, и поезд ехал по мосту через большую реку: казалось, что он, подобно птице, перелетает с одного берега на другой.