Я многого бы не хотел, но разве меня кто-нибудь спрашивает о том; и не я ли сам воспел вагонные защелки, флажки и фонари?..
И у меня достаточно времени, чтобы думать о своей жизни? И во мне достаточно сентиментальности, чтобы пожалеть себя. Но я не хочу… жалеть.
Зато сон начинает осторожно подкрадываться ко мне, и я предпринимаю чистку раковины, смахиваю мусор и пыль с рабочего и чайного столиков, беру в руки веник… и вот уже похож на переросшего, но до сих пор маленького принца, который заботливо обхаживает свою планету.
Но у меня нет такой планеты. Точно так же, как у героя Сент-Экзюпери нет вагонной служебки…
Из всех пассажиров ночью у меня выходят лишь двое, и слава богу не на разных станциях, – этот старик и пожилая дама, должно быть, местная бухгалтерша или продавщица. Едва заметив огни, они осторожно, боясь разбудить кого-либо, вышли в тамбур.
Я знаю, что на этой маленькой станции мы будем стоять целых полтора часа – среди ночи, среди жуткой тишины, изредка поглядывая то на часы, то на большой красный глаз светофора у выходной стрелки. И будет прохладно и спокойно – будет много воздуха, много свободы, и не составит большого труда задохнуться в ней; и я в страхе отшатнусь к деревянному забору, и закурю, и буду смотреть, как сизый дым цепляется то за серые ветки яблони, то за черный бархат небосвода.
И не перебьет табак усладительного запаха диких яблонь!..
Я чему-то безнадежно радуюсь: не то ласковому дыханью пустоты, которая вдруг оказалась способной на вздох; не то доброй успокоенности своей, что принесла с собой тихую музыку, появившуюся невесть откуда – с Индии или с Китая…
Может быть и вправду, музыка не нуждается в инструментах и нотах. Она просто существует или не существует.
Все, что вокруг, – музыка.
И мне кажется странным свое бытие – сплошная цепь неведомых чудачеств и невезений – бесцелостное бытие, существование от станции к станции, от восхищения до разочарования. Наверное, это у всех так. Смешные мирки окружают нас, а смешные оттого, что мы их не понимаем, что все наши мысли одномерны и жизнь наша – плоскость.
Но все вещи разговаривают между собой, я знаю. И люди тоже разговаривают.
Вот из вагона вылез местный нефтяник, почетный отец семейства – они у меня едут в последней плацкарте – он в футболке и спортивных штанах.