– Да. Поэтому когда у тебя проявился дар прорицателя, я и
не удивилась. Про «Черных»‑то разное говорят.
На миг тетка прервалась, собираясь с мыслями и наливая нам по
новой чашке чая. Я нарушать молчание и торопить ее не стала,
дожидаясь продолжения. И оно последовало.
– Его отряд тогда остановился в гарнизоне Сердара, где
Камилла числилась на побегушках у старшего писаря. И как увидела
она твоего отца, так разум‑то и потеряла. Влюбила‑ась без
памяти, – протянула тетка и в очередной раз тяжело
вздохнула. – Несколько дней ходила сама не своя, только
повторяла, какой он красавец. И сколько я ни твердила, что не ее
полета птица, Камилла и слушать ничего не желала. Только одной
идеей одержима была: «черного» этого заполучить.
– И, судя по всему, ей это удалось, раз я родилась. Ведь
без согласия от мага не забеременеть, – нахмурившись,
рассудила я.
– Да ничего подобного! – родственница недовольно
фыркнула. – Твоя мать разузнала про одно зелье особое, которое
всякие запреты снимает. Редкое, дорогущее! Все свое месячное
жалование на него истратила. Выпила, да и вышла в вечернюю смену.
Мужики‑то все до развлечений дармовых охочи, а Камилла тогда все ж
красавицей была. Думала, глупая, если забеременеет, то «черный» ее
уже не оставит. Да не тут‑то было. Ночь‑то с ней этот кобель
провел, а как через неделю твоя мать к нему с результатом пришла –
попросту в свою причастность не поверил. Сказал, мол, не может у
него детей быть от простолюдинки, и все тут. Да и выставил прочь,
добавив, чтоб убиралась к тому, от кого понесла.
– А как же зелье?
Я, окончательно забыв про чай, напряженно слушала тетку.
– Про зелье Камилла сначала и заикнуться не успела. А уж
потом стыд не позволил рассказать… и я тоже не позволила. Вот еще,
после такого унижения опять к этому «черному» кобелю идти и в
обмане признаваться. С него бы сталось и побить ее. В общем, не
пустила я. Из гарнизона тот отряд в конце месяца уехал, а мать твоя
с тех пор угрюмая ходила. И о мужчинах не желала ничего слышать. А
переживала так, что… Даже говорить об этом трудно.
– Говори! – я вцепилась заледеневшими пальцами в
скатерть, не сводя с нее глаз.
– Говорю, коль зашла речь об этом. Мать твоя стала
дрем‑траву употреблять, – тетя Файлина вздохнула. –
Тайно. Проглядела я это, не заметила сразу. Ну, подумаешь, глаза
блестят, да изредка смеется без причины или съеживается от страха
какого. Зелье то ее и сгубило.