— Потанцуем? — он протягивает руку.
Я накрываю его ладонь своей.
Чувствовала ли брюнетка то же, что и я сейчас? Сердце бьется быстро-быстро, будто я собираюсь открыть дверь, за которой меня ждет что-то удивительное и неизведанное.
Саксофонист выдувает джаз, но у нас своя музыка, медленная и чувственная. Рука в руке. Эй притягивает меня к себе, его ладонь прожигает платье. Полумрак, блеск огней, запах его парфюма, вкус вина на губах. Кажется, будто вместо плитки под ногами мягкий, только что выпавший снег. Посторонние не уходят — исчезают.
Время замедляется. Эй поворачивает голову, наши губы на мгновение почти соприкасаются, и это почти-прикосновение рождает во мне жажду, которую я не испытывала очень давно.
Я отстраняюсь, ошарашенная своими ощущениями.
Эй не дает мне прийти в себя — за руку ведет к барному стулу. Время становится пунктирным. Я только что шла, ведомая Эем, и вот уже сижу на стуле. Голова чуть запрокинута, глаза прикрыты. Я чувствую — Эй склоняется ко мне. Прикосновение губ, прикосновение языков. Его пальцы расстегивают пуговицу на моем платье…
— Стоп, — шепчу я ему в губы, не открывая глаз.
Он прерывает поцелуй. Но расстегивает вторую пуговицу.
— Было продолжение…
— Нет, — я чуть отстраняюсь.
Не было. Но могло быть. Наверняка не прямо здесь, не на виду. Но сейчас, с прикрытыми глазами, едва справляясь со своим дыханием, я легко могу представить, что произошло бы дальше без моего «стоп». Я тяну его за руку в уборную, запираю дверь. Он подсаживает меня на тумбочку возле умывальника, стаскивает с меня платье, размыкает застежку на бюстгальтере, пока я также суматошно расстегиваю ремень на его брюках…
— Нет, н-не было, — я опускаю его руку, теребящую пуговицу платья. Смотрю Эю в глаза. Слышу покашливание бармена у нас за спиной. Словно из ниоткуда на меня обрушиваются звуки джаза. — Т-ты п-пошел за мной!
Эй гипнотизирует меня взглядом. На щеках легкий румянец. Дыхание сбитое, как у меня.
— Точно, в ту ночь я пошел за тобой, — он не очень расстроился моему сопротивлению. Видно, и не надеялся на успех. Сейчас Эй больше похож на себя, чем до нашего танца. Но все же в нем затаилось что-то другое: неуловимое, незнакомое. — Я оставил женщину, готовую мне отдаться, и погнался за вуайеристкой.
Вот он — Эй, которого я знаю.