— Хреновы товарищи по несчастью, — пробормотал он обдумывая
мысль, что это именно из-за сто девятого он тут оказался.
Ну подумаешь, перезагрузил АКИНа. Делал это сто раз и до этого.
Почему на этот раз взбеленились, непонятно. Справедливости ради
стоит сказать, что еще ни один АКИН не инициализировался в буфере.
Это действительно очень необычно. И действительно, стоило бы по
протоколу, предупредить аналитиков. Но это означало серьезный минус
в его собственное досье, с пометкой — ЧП на смене. Не хотелось этой
пометки. И вот результат. Теперь, блин, вся жизнь — одно ЧП.
— Хватит уже себя жалеть! — воскликнул он, неуклюже махнув
рукой. — Вот сожрут тебя крехлесы, тогда и узнаешь, что такое
настоящее ЧП.
Встречаться с крехлесами очень не хотелось. И еще много с кем не
хотелось. В том числе с бумбрами. Но придется. Насколько тридцать
седьмой смог сориентироваться по картам, сто девятый был очень
далеко. Очень. Коллектив высадил его от виновника его «увольнения»
почти что в тысяче километров. Такой путь не преодолеть ночной
прогулкой по лесу. Нужна была помощь серьезных следопытов и
выживальщиков. А лучше бумбров тут было таких не сыскать. Потому
тридцать седьмой и двигался к ним.
— Их, конечно, еще надо будет убедить пойти со мной. Или хотя бы
помочь с ездовыми животными. Черт. И с какой стати им это делать? —
так он размышлял негромким шепотом, разговаривая вслух, чтобы хоть
как-то разогнать страх, сковывающий его все сильнее.
К деревне нужно было идти несколько суток. И тридцать седьмой
понимал, что эти дни станут для него титанически трудными. Если не
смертельными. Он и ходить-то после ингибиторной камеры толком еще
не вспомнил как. Да и моторика требовала как минимум несколько
конечностей. Две ноги и две руки — маловато для его родного мира.
Хотя про свой мир он помнил не много. Хозяева оставили ему только
безопасные воспоминания, естественно, с их точки зрения. Тридцать
седьмой это знал, потому что не раз видел со стороны, как подобные
вещи проделывали с другими. Скорее всего, он многое знал о
технологиях своей расы, но сейчас не помнил ровным счетом ничего. И
это злило. Это всегда его злило, но тогда, в «цифровой» жизни, он
убеждал себя, что и привилегий получил достаточно. Как минимум
длинную, почти бесконечную, жизнь. Но сейчас его злость
выплеснулась со всей силой. Он проклинал Хозяев как только мог, —
за то, что купировали его личность, за цинизм, с которым относятся
ко всему живому, за капсулу и даже за то, что высадили его так
далеко от нужной точки.