Тут то и подошел возраст, когда начинаешь задумываться над
смыслом жизни. Ну и понимаешь, что во всей этой банальщине и
повседневной рутине смысла — ноль. А еще этот возраст характерен
наглостью. Ну когда ты уже не стесняешься высмеивать всякие
«научные» теории, шитые белыми нитками. Ну например, что люди
произошли от обезьян. Или что жизнь «как-то сама получилась». Из
большого взрыва. Мне знаете ли, пришлось на войне побывать (много
позже). Взрывов много видел. Ничего кроме хаоса и смерти взрывы не
несут. Нет, может быть, конечно, все эти ученые видели такие
взрывы, после которых там ромашки цветут, поля зеленеют, домики
такими аккуратными рядками встают... я не видел. А потому высмеивал
всю эту чушь.
А еще мне говорили, что если оставить условную кучу дерьма от
условного птерозавра на миллиард лет, то из нее через такое время
может получиться смартфон. На худой конец — швейцарские часы. Что?
Не было такого? Говорили-говорили, по крайней мере, шанс вполне
вероятный есть. Ну про ДНК в минеральном супе вы же слышали? Что
она там как-то сама получилась. А ДНК, знаете ли, много сложнее
смартфона... Потому эту чушь я высмеивал еще сильнее.
Но во что-то нужно было верить. Иначе человек жить не может. Так
я и стал духовным человеком. Священником. Поступил на третье
высшее, в духовную семинарию. И вдруг обнаружил, что люди, которые
говорят о вере, вовсе не фанатики, как мне говорили. Глаза не
закатывают, в трансы не впадают, кровь стаканами не пьют и в секты
не тащат. Учатся в институтах, изучают науки, у всех образования
выше крыши. Чтят ученых, которые, оказывается, тоже верили. Ньютон,
Фарадей, Паскаль, Эдисон и многие другие. Оказывается Микеланжело
не яблоки с виноградом рисовал, а Тайную Вечерю Христа. Оказывается
монахи бережно сохраняли книги, науку и знания, пронося их через
темные века. Оказывается они строили первые больницы, библиотеки,
школы и университеты в своих монастырях. Оказывается, печатный
станок тоже изобрели люди в вере. И первой книгой, которую
напечатали — была Библия. Но только делали они это все с каким-то
высшим смыслом.
А потом подобные люди отменяли рабство, боролись за права
человека, запрещали детский труд, добивались восьмичасового
рабочего дня, боролись за права чернокожих и многое-многое другое.
Только они не рекламировали все это. Просто делали, со своим
сакральным иногда мистическим смыслом. Потому что сами любили род
людской и других этому учили. И потому эти люди стали для меня
значимы. А вот классическая история их забыла. А зачастую и
умышленно предавала забвению, потому что неудобны они, люди эти.
Ломают выстроенную систему промывки мозгов своей никому не нужной
любовью. Потому что миру не нужна любовь. Миру нужны бездушные
солдаты, способные убивать без эмоций. Ему нужны несчастные и
больные люди, потому что правят им — жадные и алчные моральные
уроды, которые на больных и несчастных делают свои миллиарды.
Поэтому кормят их химией, создают для них лекарства, которые одно
лечат, другое — калечат. Придумывают для них коммунизм, социализм
или фашизм, без разницы. Сами то они наварятся в любой системе.
Главное чтобы эти людишки не почувствовали в себе людей. А потому
этому миру не нужны безумцы, раздающие любовь безвозмездно. И
помогающие в людишках возрождать людей.