– И что мне теперь делать? – заметно напрягся тиран, вытянувшись на встречу Кадэну. Его голубые впалые очи встретились с глазами докладчика, цветом и формой схожими с ограненными изумрудами.
– Отними у них разницу, – с лёгкой усмешкой предложил Кадэн. – Пущай все будут как один. Вырежи из них «механизмы», и империя станет общей, а не только витровцев.
Владыка неизбежно задумался, и надолго думы сковали его. Все три победы заслужил в первую очередь Кадэн, ведь не только баталиями Витра покоряла врага. Альянсы, созданные и разлаженные, вот чем помог нэогар, ставший заместителем. Вэнтэр доверился ему однажды, и не прогадал.
Не было угрозы в том, чтобы вновь испытать его мудрость.
Миром да лаской железное население империи никто и не вздумал уговаривать. Кампания императора против раздора четырёх народов затянулась на десятки лет, и обошла стороной привилегированных вельмож, министров, генерала, императора, что естественно… но цели своей Вэнтэр достиг. Смертями, гонениями и болью, но достиг. Он водрузился на чужих страданьях так высоко, как не удавалось ещё никому. Он сотворил то, о чём его предки боялись мечтать: Империя – единая и нерушимая, великая и безграничная.
Иссякли земли, которые можно было отобрать; перевелись войска, которым полагалось противостоять. Но это не означало, что исчезли все имперские враги. Что теперь Вэнтэру не к чему было стремиться, и не стояло пред ним более угроз.
Сталь крепка и опасна, но если нечему её точить – она ржавеет и рассыпается. Две сотни лет со дня триумфа ничто не точило воеводу. Под грузом годов своих, сдавленный пятью веками жизни – Вэнтэр состарился. Даже для живой стали этот срок был внушителен; в среднем, нэогары проживали не более четырёх сотен дней создания. На арену против тирана, вышла сама смерть.
В день неприметный ничем, под низкий голос генерала Кана, что возглавлял основные войска при штурме и взятии каждого королевства, Вэнтэр не взглянул никуда, кроме пустоты. Внешние звуки до него долетали, но бились о врата раздумий и опадали, как осенние листья. Властителя заковали в латы новые и чистые, мрачные и внушительные, но то, что переодеть нельзя было – испачкала старость. Лицо укутал плед шрамов сотен битв, длани скрипели, а ступни пожрала ржавчина.
– Император, – настойчиво окликнул его Кан, – вы одобряете? Спонсирование нового жилого квартала…– генерал несколько озадачился безразличием владыки, но в целом оставался учтив. Его преданные глаза цвета лесной зелени ждали ответа, высвечивая совсем тусклый свет. На широкий воротник его брони самого тёмного из синих цветов спускался ряд брусков шлема – символ высокого сана. Они словно радуга оберегали шею со спины и боков, но не загораживали блестящие на свету щёки.