Но ничего страшного не
произошло, наоборот, мне дали задание почистить тазик морковки, и я
с радостью занялся этим делом. Едва я с ней закончил, мне вручили
ведро лука. Хотелось отказаться, но рисковать я не стал и, роняя
крокодильи слёзы, принялся за работу.
Примерно через час, в начале
девятого, на кухню зашёл невысокий официант и, подойдя ко мне,
положил в почти пустое ведро из-под лука свёрток.
— Через десять минут будь
готов! — сказав это, парнишка подхватил одно из готовых блюд и
покинул кухню.
Я посмотрел в ведро. На дне
среди остатков лука лежало что-то, завёрнутое в белое
полотенце. Можно было не гадать, я понимал, что в свёртке пистолет.
Осторожно развернул полотенце и убедился в этом. Почистил ещё две
луковицы, смахнул очередную слезу, снял пистолет с предохранителя и
незаметно переложил его в карман поварской куртки.
Почти сразу после этого пришёл
уже знакомый официант и едва заметно махнул мне головой. Я встал и
пошёл за ним. Перед выходом из кухни в обеденный зал парнишка резко
остановился, так что я едва не влетел ему в спину. Он негромко,
чтобы, кроме меня, его никто не услышал, прошептал:
— Возникла проблема. Баба его
не пришла. Клиент злой и собирается уходить прямо
сейчас.
— И что делать? — прошептал я
в ответ.
— Или валить как есть, или
переносить на завтра или послезавтра.
— Переносить не вариант. А как
это, валить как есть?
— Молча. Подойти и завалить.
Из пистолета. В лобешник!
— Меня же его охрана
пристрелит!
— Тогда переносим.
— Нет! Не переносим, — мне
ужасно не хотелось упускать такую возможность. — Ты только скажи,
есть хоть какой-то шанс мне потом свалить?
— Честно? — официант посмотрел
мне прямо в глаза. — Процентов двадцать, не больше.
— Устраивает.
Пойдём!
Я отправился в зал ресторана,
сжимая в кармане пистолет.
— Столик слева за колонной! —
донеслось мне вслед.
Я вышел из кухни. Не торопясь,
чтобы не привлекать внимания, отправился к нужному столику.
Потихоньку до меня дошло, какое опасное решение я принял. Ещё был
шанс развернуться или пройти мимо. Мысли сменяли одну за другой с
невероятной скоростью, и каждая обжигала и пугала. Каковы были
реальные шансы выбраться из ресторана, заполненного
сотрудниками спецслужб с охраной? Двадцать процентов? А может, два?
А может, две десятых?
Очень хотелось пройти мимо.
Просто-напросто было страшно, что меня убьют, даже не попытавшись
обезоружить и арестовать. За этими мыслями я совершенно забыл о
моральной составляющей дела. Перед этим я постоянно задумывался о
том, что собираюсь совершить убийство. О том, что это не просто
преступление, а большой грех, и что не известно, как я смогу после
этого жить. Мои моральные принципы не позволяли мне спокойно
отбирать жизни, как это делал тот же Колян и многие другие ребята,
с которыми я повстречался на Точке. Я понимал, что Карпов-старший —
монстр, что это враг, что убив его, я спасу, возможно, многие
жизни. Я приводил себе в пример солдат, которым приходилось убивать
на войне. Убивать ради жизни. Но это всё не сильно помогало. Я
помнил, как не смог добить младшего Карпова. Боялся ли я, что у
меня дрогнет рука? Возможно. Но и Карпов-старший был не таким, как
его сын. На его совести была кровь Ольги и Железняка. А это тоже
много значило. Порой я даже затруднялся ответить, чего мне хотелось
больше: спасти тех, кто был со мной, или отомстить за тех, кого я
потерял?