Нина встретила меня, немного удивившись моему неожиданному визиту.
– Виталик, вот сюрприз! – сказала она, поправляя сбившуюся на лоб кудрявую прядь. – А я как раз только что закончила уборку. Да заходи, разувайся, присядь на диван.
Я потоптался на пороге, пытаясь собраться с мыслями и немного урезонить расходившееся в груди сердце. Я неловко скинул мокрые сандалии и прошел в прохладную прихожую. Нина жила на первом этаже старинного особняка, где даже в самую сильную жару было свежо. К тому же окна от солнца закрывали кроны густых платанов, растущих из чугунных решеток на тротуаре.
– Чаю, лимонаду? – спросила она, проходя на кухню. Я перевел дыхание и кивнул.
– Так чего тебе? Или покрепче? Виталик, ты что как неживой?
Нина вошла с подносом в руке, на котором стоял запотевший стакан с лимонным напитком.
Только сейчас я обратил внимание на ее гардероб – она уже успела переодеться в атласный халатик с коротким рукавом и весьма глубокими разрезами по бокам.
“У женщин одно на уме” – подумал я и опустошил дребезжавший о зубы стакан.
– Виталик, да что с тобой? – снова спросила Нина и, не дожидаясь ответа, тут же плюхнулась мне на коленки.
У нас был сумасшедший секс – она так и сказала – сумасшедший. Хотя мне показалось все весьма заурядным. Наверно, потому, что думал я в это время совсем о другом. Мы лежали в кровати. Она курила, а я по привычке жевал кончик подушки.
– Виталик, ну скажи, что ты меня любишь, – попросила Нина, как просят своих мужей начинающие жены.
Я посмотрел на нее, на ее раскрасневшиеся щеки, на прилипшие ко лбу завитушки волос. Нина была моей первой любовью.
– Конечно, дорогая, я всегда тебя любил, – соврал я, но ей это понравилась – она расплылась в довольной улыбке и откинулась на подушку.
– Нина, я должен тебе что-то сказать.
Нина снова наклонилась ко мне, дыша мне в лицо никотином.
– Твои стихи, знаешь, их хочет почитать один…
Она села и запрыгала на матрасе как ребенок:
– Ты отнес их в издательство?
Я замялся и решил соврать:
– Да, один мой знакомый редактор, ты его не знаешь. В-общем, я тебе их не отдам скоро, он их должен кому-то там еще показать, ты не возражаешь?
– Конечно нет, дорогой, – и она навалилась на меня с никотиновыми поцелуями.
“Вот она, – думал я, лениво отвечая на ее напор, – вместо того, чтобы отчитать меня за то, что отдаю ее сокровенные стихи кому-попало, радуется, что в ней признали поэтессу! Все они такие, эти поэты. Только и мечтают о славе, готовы выставить все напоказ, лишь бы стать известными. Ну, значит, и нечего переживать.”